Кир Булычев - Мамонт

— Сейчас увидите, — ответил доктор. — Нелегко нам. Патронов нет, веревки кончились. Все приходится самим. Но лично товарищ полковник Бессонов нашел выход из положения. Настоящий руководитель, сталинского типа. Капитан индустрии.

Полковник собственноручно накинул пакет на голову старику Чапаеву, велел доктору Морозову подойти, шнурок у него из ботинка вытащил, начал пакет снизу к шее привязывать.

— Он же задохнется! — закричал Гаузе.

Тут капитан Левкой со всего маха сел толстым задом на Петра Гаузе, пришпилил его к нарам.

— Очень дешево и экономично, — сказал доктор Морозов. — Вы не видели моего термометра? Мне надо смерть констатировать.

— Ну гляди же, враг народа, на торжество твоих победителей! — сказал полковник.

Но тут, вместо того чтобы глаза выпучить и задохнуться в мучениях, старик Чапаев сильно воздух в себя втянул, пакет к губам прилип, все засмеялись на тщету усилий жизни перед надвигающейся смертью. А старик железными зубами шварк-шварк — в пластике дыра!

— Зубы! — закричал полковник. — Вижу зубы. Железные! Кто ему дал зубы? Последний пакет погубили! Всюду враги народа! Всюду наймиты фашистско-троцкистской разведки. Левкой, погляди, у П-234 есть зубы или он их Чапаеву одолжил?

Развернули Петру Гаузе рот, поглядели. А у него зубы на месте.

— Попрошу снять с меня орудие казни, так как она не состоялась. И еще дайте мне бумагу и карандаш, чтобы писать жалобу в Президиум Верховного Совета, — сказал старик.

— Снять пакет! — полковник ссутулился, постарел. — Назначить доследование. А тебя, Чапаев, мы все равно казним. Вот пришлют нам винтовки и веревки, обязательно казним.

Полковник быстро вышел. Остальные за ним. Только капитан Левкой задержался. Протянул Петру Гаузе листочек бумаги. Шевельнул носом — и нет капитана.

На листочке маленькими косыми буквами:

«Министру государственной безопасности и внутренних дел товарищу Л.П. Берия и лично товарищу Сталину от капитана госбезопасности Л.Е. Левкоя.

Заявление

Довожу до сведения присланного Вами для проверки состояния спецособлага № X под видом заключенного № 232 сотрудника, что начальник лагеря полковник Бессонов замечен мною в связи с врагами народа, а также нарушает режим и присваивает довольствие комсостава, а партийных собраний не проводилось более года».

— Странное письмо, — сказал Гаузе. — Почему мне?

— А потому что ты странный человек, — ответил Чапаев. — Двадцать пять лет ревизии не было. Есть мнение, что ты — ревизор.

Старик кейфовал на диване, нежился после победы.

— Что же мне делать?

— Подшей к делу и жди.

Тут старик достал из щели за нарами синюю папочку, на которой было печатными буквами выведено:

«ДЕЛО

полковника МГБ Бессонова Терентия Васильевича.

Начато 29 августа 1976 года. Закончено расстрелом…»

Дата последняя еще не проставлена. А дата начала — сегодняшняя.

Ну и старик. Уже успел. Может, они с Левкоем заодно? Кто их тут всех разберет?

Махнул Гаузе мысленно рукой, подшил в дело жалобу на начальника лагеря и спросил:

— Вы говорите, Василий Иванович, что здесь никто двадцать пять лет не проверял. Как это понимать?

— А так и понимай. У нас лагерь специальный. Для особо важных преступников, которых следует забыть. К нам и до пятьдесят третьего года редко начальство заглядывало. А с тех пор никто и не приезжал. Даже не знаю — доходят ли до товарища Вышинского и лично товарища Сталина мои бесконечные жалобы.

— Погодите! — воскликнул тут Гаузе. — Если к вам никто не приезжал, значит, о вас забыли!

— Нельзя забывать. Никто о нас не забывал. Просто усилили секретность, — сказал старик. — Так усилили, что птица без разрешения не пролетит.

— Нет, забыли, — упорствовал Гаузе. — Не может быть, чтобы патронов не привезли. Подумайте, Василий Иванович, — разве может быть, чтобы патронов не подвезли?

— С патронами ты меня уел. С патронами не объясню. А может, экономят?

— Неужели бы на вас пулю пожалели?

— Нет, на меня бы не пожалели. И все-таки, с чего бы им о нас забыть?

— Потому что времена изменились.

— Времена не меняются, — старик сказал. — Люди меняются, а времена не меняются.

— Сталин умер, Берию расстреляли. И как раз в пятьдесят третьем. Двадцать три года назад!

— Чего?

— Сталин, говорю…

— Врешь, — сказал старик. — Теперь-то я вижу, что ты и в самом деле — Гитлер, враг нашей Родины. Сталин никогда не умрет.

И как уж Гаузе старался, убеждал, но старик Чапаев был непреклонен.