Леонид Кудрявцев - Дорога миров

© Л.В. Кудрявцев, 2004

© ООО «Издательство АСТ», 2004

Я написал ее в 1990 году, и она не была моей первой повестью. До нее я написал еще пять штук и не сделал даже попытки их напечатать. Как я уже сообщил в одном из предыдущих предисловий, они просто были забыты при переезде. Думаю, это было правильно. Хотя одну из них мне почти жалко. Действие в ней развивалось сразу по двенадцати линиям, и на роль образца ученичества она вполне годилась.

Да, так вот, о «Черной стене»…

Она не была первой, но она была первой крупной вещью, написанной мной после цикла рассказов «Дорога миров». Это был переход. К тому времени, когда я сел ее писать, мне уже было понятно, что я в этом цикле наработал определенный стиль, лет через десять названный неким критиком «психоделической фантастикой»(!) и, не желая оказаться вечным пленником подобной манеры письма, я предпринял попытку написать обычную приключенческую повесть. Вот только, кажется, мне удалось в этой повести поведать о чем-то большем, чем просто приключения мертвого человека и его друга — крысиного короля.

Впрочем, об этом судить читателям.

Да, кстати, здесь крысиный король появляется впервые и мне бы хотелось, воспользовавшись оказией, поблагодарить Борю Завгороднего, вовремя подкинувшего мысль, благодаря которой у меня появился этот персонаж.

Солнце жарило вовсю. Посреди улицы танцевали два смерчика, и усталый водовоз, облокотившись на пустой кувшин, провожал их равнодушным взглядом.

А Эрику было холодно. Холод жил у него в затылке и теперь, проснувшись, расползался по всему телу, сковывая движения и наполняя голову странным гулом, из которого временами можно было выловить слова типа «черный воронок» и «приведение приговора». Ему не хотелось даже пытаться прикинуть размеры «черного воронка» и вспомнить, как выглядит эта птица, или же сообразить, куда приводит этот самый «приговор», потому что мысли сковывал холод, с которым надо было обязательно что-то сделать, и как можно скорее.

Эрик шел вдоль по улице, машинально поглядывая на единорогов, тащивших разукрашенные поникшими от жары цветами тележки мимо чайханы, где толстые бородачи в ватных халатах пили зеленый чай, мимо собак, которые подобно трупам лежали в пыли, свесив изо ртов красные тряпки языков. Он прошел мимо дома, на котором висело объявление: «Супердантист. Лечу зубы вампирам, василискам, драконам средних размеров. Стоимость лечения василисков (за риск!) увеличена на двадцать процентов».

Миновав этот дом, Эрик свернул в переулок, прошел его весь, мимо парочки суккубов, стоявших в раскованных позах возле дома, на котором белела вывеска «Хаза Хусейна. Здесь вы получите все!».

Остановившись возле невысокого забора и оглянувшись на суккубов, которые безразлично смотрели куда-то вверх, Эрик раздвинул доски. Проскользнув в образовавшийся лаз, он оказался на базаре.

Холод и не думал отпускать его тело. Поэтому Эрик вяло побрел сквозь многоцветье базарной толпы, мимо лотков с самыми различными товарами, потных, отчаянно зазывавших покупателей продавцов, не менее отчаянно торговавшихся покупателей, а также пыльных нищих.

Он шел через толпу, криво усмехаясь, правой рукой придерживая полы старого брезентового плаща, расталкивая тех, кто не уступал ему дорогу. Впрочем, таких было немного. Его деревянная походка безошибочно указывала на то, чем он является.

Какая-то бабенка упустила утку, и та, забив крыльями, попыталась взлететь, но не смогла и бестолково заметалась по базару, истошно крякая, роняя на утоптанную землю белые перья. Мужик в рваном армяке, проводив Эрика внимательным взглядом и вполголоса выматерившись, вытащил из кармана кисет. Ловко орудуя пальцами, он свернул цигарку и судорожно закурил. Два дюжих парня остановились за его спиной, и один из них сказал вслед Эрику:

— Ну ты, фраер…

Даже не обернувшись, тот снял с головы шапку, помахал ею перед лицом, словно ему было жарко, и у парней, когда они увидели его затылок, вытянулись лица.

— Зомби, — сказал торговавший финиками седой дедок.

Эрик даже бровью не повел, а все шел вперед, размеренно переставляя ноги, и лица людей, которые его видели, недовольно кривились, будто они неожиданно посреди яркого праздника цветов и жизни услышали заунывный звон кладбищенского колокола.

А солнце жарило немилосердно, и мутные ручейки пота промывали морщины на лицах пожилых крестьян и крестьянок.