Александр Беляев - Звезда КЭЦ. Прыжок в ничто. Небесный гость (сборник)

Впрочем, куда важнее была другая мысль, которую Беляев окончательно сформулировал именно в «Звезде КЭЦ»: победа коммунизма будет непосредственно связана с внеземной экспансией, люди будущего не захотят сидеть на перестроенной Земле, а неизбежно обратят свое внимание на космос, включая ближайшие небесные тела в сферу своих интересов. Впоследствии эта идея станет одной из ключевых в советской фантастике.

После смерти калужского основоположника Беляев неоднократно вспоминал о нем, написав несколько очерков: «Константин Эдуардович Циолковский» (1935, 1936, 1938), «Памяти великого ученого-изобретателя» (1935), «Он жил среди звезд» (1940). Что касается космической темы, то фантаст пытался вернуться к ней в повести «Небесный гость» (1937), в которой замахнулся и на межзвездные перелеты: она тоже отличалась оригинальными сюжетными ходами, но оказалась не столь удачной, как романы, популяризировавшие проекты Циолковского.

Есть сведения, что Беляев даже работал над биографией калужского основоположника. В 1940 году в серии «Жизнь замечательных людей» вышла книга «Циолковский», написанная Борисом Никитовичем Воробьевым, и 25 апреля 1941 года Беляев сообщил ему:

«Мною самим была написана биография К. Э. для издательства “Молодая гвардия”. По ряду причин биография не была напечатана (едва ли не главная заключалась в том, что некоторые эпизоды редактору показались неприемлемыми). Этот материал едва ли уже используют. Для Вас, быть может, он и представит некоторый интерес. Если хотите, я пришлю рукопись».

Вероятно, адресат никакого интереса не выказал, а рукопись пропала. Мы никогда не узнаем, какие именно аспекты философии и творчества Циолковского сделал Беляев центральными в своей книге, отвергнутой «Молодой гвардией», но можно сказать наверняка, что утопические картины, созданные воображением пионера теоретической космонавтики, а затем развитые в романах «Прыжок в ничто» и «Звезда КЭЦ», там были воспроизведены в полном объеме.

Сегодня стало ясно, что многие концепции Циолковского были ошибочными, поэтому никогда утопия, построенная по его лекалам, не станет реальностью. Но романы Беляева сохранятся в истории – как гимн человеческому разуму, нашедшему способ вырваться в безжизненное пространство и сделать первый шаг на пути в миллионы световых лет.

Кто бы мог подумать, что незначительный случай решит мою судьбу.

В то время я был холост и жил в доме научных работников. В один из весенних ленинградских вечеров я сидел у открытого окна и любовался на деревца сквера, покрытые светло-зеленым молодым пушком. Верхние этажи домов пылали палевыми лучами заката, нижние погружались в синие сумерки. Вдали виднелись зеркало Невы и шпиль Адмиралтейства. Было удивительно хорошо, не хватало только музыки. Мой ламповый радиоприемник испортился. Нежная мелодия, заглушенная стенами, чуть доносилась из соседней квартиры. Я завидовал соседям и в конце концов пришел к мысли, что Антонина Ивановна, моя соседка, без труда могла бы помочь мне наладить радиоприемник. Я не был знаком с этой девушкой, но знал, что она работает ассистентом физико-технического института. При встрече на лестнице мы всегда приветливо раскланивались. Это показалось мне вполне достаточным для того, чтобы обратиться к ней за помощью.

Через минуту я звонил у дверей соседей.

Дверь мне открыла Антонина Ивановна. Это была симпатичная девушка лет двадцати пяти. Ее большие серые глаза, веселые и бодрые, глядели чуть-чуть насмешливо и самоуверенно, а вздернутый нос придавал лицу задорное выражение. На ней было черное суконное платье, очень простое и хорошо облегавшее ее фигуру.

Я почему-то неожиданно смутился и очень торопливо и сбивчиво стал объяснять причину своего прихода.

– В наше время стыдно не знать радиотехники, – шутливо перебила она меня.

– Я биолог, – пробовал оправдаться я.

– Но у нас даже школьники знают радиотехнику.

Этот укор она смягчила улыбкой, показав свои ровные зубы, и неловкость растаяла.

– Пойдемте в столовую, я допью чай и пойду лечить ваш приемник.

Я охотно последовал за ней.

В просторной столовой за круглым столом сидела мать Антонины Ивановны, полная, седая, розоволицая старушка. Она с суховатой любезностью поздоровалась со мной и пригласила выпить чашку чаю.