Диана Клепова - Мертвая авеню

Был тот, кто довольно продолжительное время нравился мне, но желания пролить хоть одну слезинку из-за того, что Лукас Уитон не обращал на меня внимания, никогда не возникало. Лукас Уитон – самый красивый парень в школе. Тот, в кого я была влюблена с пятого класса. Можете смеяться сколько хотите, но я не вру: да, я ревновала и расстраивалась, но мне никогда не было по-настоящему плохо без него. Наше общение ограничивалось только поздравлениями в день рождения в Фейсбуке. Я и этому была рада.

Я не считала его «единственным и неповторимым». Он не был моим смыслом жизни.

Спасибо маме.

Если бы не она, я бы даже мыслила по-другому. Рассуждала по-другому. Любила по-другому.

Она была тем человеком, который никогда не трусил. Она была тем другом, который никогда не предавал. Она была той дочерью, которая почитала своих родителей. Она была той матерью, которая жила ради своих детей.

А еще она умела прощать. Давать советы и поддерживать в трудную минуту. Подбирать нужные слова и хранить секреты. Ее любовь к детям была бесценна: она любила нас такими, какими мы были. Она отказывала себе во всем, чтобы у нас было все самое лучшее.

Она не знала, чего от меня ждать. Она не знала, что я выкину в следующую секунду. Но она любила меня всей душой.

А потом пришла чума и забрала ее.

Болезнь атаковала нас слишком внезапно.

Соседи умирали от Капсулы, один за другим. Кому-то, как маме, повезло умереть своей смертью, оставшись при этом человеком, а кого-то убили выстрелом в голову уже тогда, когда он превратился в монстра. Через шесть месяцев после апокалипсиса из нью-йоркских магазинов пропала вся свежая еда. Начался голод. У нашей семьи еды было достаточно, – отец приносил из солдатского штаба – так что мы даже делились ею с нашим хорошим соседом. До тех пор, как в его квартиру не забралась шайка бандитов. Его убили, потому что он сказал, что еды больше не осталось.

Проблем не было только с водой. В здании, которое теперь стало штабом Иммунных, каждый день выдавали одну канистру с водой. По талонам. Прямо как в двадцатом веке.

Прокормить весь город Штаб, однако, не мог.

Я уже тогда начала воровать. А что еще мне оставалось? Продавцов больше не было, – все разбежались кто куда, – поэтому платить тоже было некому. Но кота кормить-то надо. Так что я, как и сейчас, брала свой школьный рюкзак и отправлялась на поиски еды.

Обычно я делала это в девять, когда папа уже был на работе, а мама все еще спала. Не хотелось, чтобы она переживала.

У нее болело все. Я понимала, но мама никогда этого не признавала. Всегда говорила, что ей не так плохо, как нам казалось, но ее измученный вид говорил за себя. Мама была страшно бледной, но даже от этого не становилась менее красивой.

Она говорила, что все в порядке, разумеется, ради Шона. Он крохотный был такой и ничего не понимал. А я уже была слишком взрослой, чтобы поверить в это. Шон был единственным ребенком и единственным, кто все еще верил в чудеса. Он едва не утратил это качество, когда мама умерла.

Тереза Мари Янг, ты самая лучшая, кого я когда-либо имела. Обещаю, я сберегу Шона. Он вырастет и у него будут свои дети, которых он будет любить так же сильно, как ты любила нас. Я не ценила тебя, когда ты была рядом. Я не показывала свою любовь к тебе, когда ты была рядом. Теперь, когда ты ушла, показать свою любовь к тебе кажется невозможным. Но я не смогу отпустить тебя, пока не покажу, как сильно любила, люблю и буду тебя любить.

Я нервно посмотрела на наручные часы. Уже без пятнадцати десять. Нельзя сказать, что я – человек с невероятным чувством времени и такта, но я не хотела нарваться на отца. Если он узнает, что я снова покидала дом из-за кота – будет очень плохо. Он как минимум вышвырнет Симбу на улицу.

Он был человеком крайне напористым и строгим. Мы ссорились едва ли не каждый день.

Он строго-настрого запретил мне выходить из дома одной, а на Симбу и мои чувства, как и всегда, наплевал. Именно поэтому в магазин за кошачьим кормом я отправлялась только по утрам, если отец уходил на работу, или по вечерам, если отсыпался после ночных дежурств и из-за крепкого сна не слышал моей возни. Чтобы быть уверенной в том, что он не поймает меня, я предпочитала выбираться через окно. Наша квартира находилась на втором этаже, поэтому все, что мне нужно было сделать для благополучного побега – тихо спуститься на крышу подъезда, что находилась почти на уровне моего окна, а дальше спрыгнуть с нее. Только очень осторожно, потому что так я рисковала свернуть себе шею.