Олег Ока: Ник, и всё прочее…

Было раннее утро, и дальний берег закрывала пелена ночного тумана, который клубился примерно в метре над неподвижной поверхностью воды. Вверху туман сливался с холодным предрассветным небом. Другого берега озера видно не было, только по верху тумана проглядывал намёк на некое тёмное образование, возвышающееся за ватной пеленой – там торчали кроны сосен, похожих на грибы-поганки.

Ник – так называли человека друзья и знакомые – был воспитан книгами – хорошими книгами – и жил идеалистическими представлениями. Поэтому друзей у него было мало – тех, кого он считал таковыми. К знакомым-же он относился с иронией и пренебрежением, не взирая на их положение. Впрочем, количество друзей никогда не напрягало его, хорошего не бывает много, а наш мир как раз беден на щедрые души. Дефицит количества должен восполняться качеством, так считал Ник, и отбор проводил очень тщательно.

Сейчас он сидел на обломке ствола дерева, спиной к потухшему костерку, окруженному закопчёнными булыжниками. Неподалёку, под соснами стояла жёлтая палатка. Там шевелились, иногда слышались приглушённые восклицания.

– Что-то произошло, – подумал Ник – Что-то определённо произошло. —

Он не мог понять, откуда взялось это чувство, и это беспокоило его. По укоренившейся привычке он стал перебирать последние дни, проверяя себя, пытаясь взглянуть с разных – неожиданных – сторон на слова и поступки.

Всё было в порядке. Вроде-бы. По опыту он знал – по прошествии какого-то времени могут открыться совершенно непредвиденные нюансы, но пока всё вроде-бы было в порядке, и он сделал вид, будто успокоился. Потом будет потом.

Поёжившись, он встал, подошёл к костерку, огляделся, увидел набросанные сухие ветки, собранные с вечера. Он присел на корточки и стал перебирать палки, выбирая посуше. Над лесом беспорядочно кружила стая птиц, и их крики резали воздух раздражительно и тревожно. Было такое ощущение, будто где-то далеко, в небе лопнула струна.

******

– потом —

Захаровы окна выходили в улочку, носящую имя великого вождя. Улочка была похожа на маленький Большой каньон, склоны которого были жёлто-красными стенами столетних домов. По дну каньона бежала трамвайная речка. В моменты трамвайного половодья стены домов сотрясались и с потолков сыпалась белая пыль. Жить здесь было всё-равно, что около взлётной полосы военного аэродрома. Здесь можно было легко стать психом, – решил Ник.

Только Захар не был похож на психа, напротив, он походил на большого, доброго олимпийского бога; – было в нём что-то греческо-кавказское. При взгляде на него хотелось взять в одну руку высокий узкий стакан с жёлтым, терпким вином, а в другую шампур с источающим аромат дыма шашлыком, встать у стола во весь рост и произносить бесконечный тост. Ему-бы стать лысым блондином, был-бы вылитый Бахус. Говорил Захар значительно и вальяжно.

– Галка с детёнышами в зоопарке, так что отдыхаем. Что новенького? —

– Не знаю, – Ник пожал плечами, – Пару разочарований… Ничего серьёзного. —

К разочарованиям Ника друзья привыкли, и не воспринимали драматично.

– Надеюсь, не в смысле жизни? – равнодушно поинтересовался Захар, – что делать будем? Надо пользоваться свободой. —

– Смысл жизни? А он есть? —

– Ну… пива попить… —

– Пошёл ты… Понимаешь, давеча открыл пару книжек, и – вот… —

Захар попытался издать стон. Было жарко, стон не получился.

– Чехова, – безжалостно продолжал Ник, – Джеймса Джойса. Полное удивление. —

Захар лениво кивнул, – Джойс – понятно. Заумный дяденька. А Антон Павлович – что? —

– Джойс как раз непонятно. А вот Чехов… Новое издание приобрёл недавно. За ради удовольствие получить. Ну там «Хамелеон», «Налим», «Землемер», понимаешь. И что? что я увидел?! —

– Издание оказалось на идиш, – понимающе кивнул Захар, – а ты, понимаешь, подзабыл. —

– Нет. Там был совсем другой Чехов. Не тот, который «Каштанка», «Мальчики» и прочее. Не хрестоматийный, какой-то другой. Полный негатив. Ощущение – знаешь – как земля из-под ног ушла. Что-то вроде рассказов Горького. Физиология, натурализм, упадничество… И никакого позитива. – Ник задумался.

– Это конечно… угнетает, – согласился Захар, – Только ведь есть Чехов-Чехонте, и есть Чехов-драматург, трагик. Естественно, со школьной скамьи нам насаждали позитивное восприятие мира, ну там – мы наш, мы новый мир построим. Короче, прекращай ныть, всё ещё впереди. А что – Джойс? —

– «Улисс» – уточнил Ник, – вообще-то он мне в руки в первый раз попался, всё не доводилось как-то. Представление какое-то было, конечно. По отзывам… Хемингуэй, Фицджеральд… критики какие-то… —