Эдгар Крейс - Любовь и Вера. Вспомнить Бога

Георгий встал и направился обратно к краю поля, даже не отряхнув своих белоснежных брюк. Через короткое время, силуэт гостя растворился в дымке пара, исходящего от только что вспаханного поля.

– А как болезнь-то моя? Как, Георгий? Ты же обещал помочь мне, я ведь даже выбираюсь из трактора только на карачках! – отчаянно, на всё огромное поле закричал Савелий.

Так и не дождавшись ответа, Савелий некоторое время посидел в тесной кабине старого трактора, беспомощно оглядывая поле, в надежде ещё раз увидеть силуэт гостя. Но тщетно. Бескрайние просторы свежевспаханного поля были пусты. Перевернувшись на живот, Савелий как всегда сполз со ступеней трактора, и встал на землю, на ноги. Выпрямившись, он ещё раз оглядел горизонт поля, и неожиданно для себя – резко нагнулся, и удивлённо уставился на свои ноги. Руки сами судорожно стали их ощупывать. Впервые, за долгие годы, он сам, без помощи костылей твердо встал на ноги. Слегка, боясь стряхнуть наваждение, Савелий постучал по коленям и не ощутив никакой боли, сорвался на крик, и стал радостно приплясывать, бестолково размахивая руками.

Со двора, на крик хозяина, прибежала небольшая, рыжая дворняга и закрутилась вокруг него, заливаясь оглушительным лаем. Собака была единственным существом, разделившим вместе с хозяином радость обретения возможности стоять и ходить самостоятельно, без помощи костылей. Савелий сделал первый осторожный шаг – получилось. Организм помнил свои былые навыки. Он подошёл к открытой дверце трактора и немного покопавшись под сиденьем, достал старые, многократно залатанные костыли. Широко размахнулся – и, закинул их в стоящие на краю поля кусты, отряхнул штаны от налипшей грязи, и было направился к дому, как вдруг встал, пронзенный отчётливым воспоминанием. В глазах Савелия всё ещё стоял свет от чистоты белоснежного одеяния странного гостя. Он вспомнил: Георгий встал с поросших толстым слоем грязи ступенек трактора, даже не отряхнув свою одежду, но от этого – одеяние гостя не стало менее белоснежным.

– И куда ты, дед, со своим кабздохом лезешь? – раздался над ухом Савелия громкий, неприязненный голос.

Нога старика, так и осталась висеть в воздухе, занесенной над ступенькой вагона поезда. Придя наконец в себя, и всё—таки поставив ногу на пол, Савелий обернулся и увидел молодую, рыжеволосую, расписанную яркими веснушками, ухмыляющуюся рожу. Из-за плеча говорившего, выглядывала ещё одна рожа с кривой ухмылкой, но чернявая.

– А он, наверное, немой? – подпевал рыжему чернявый.

– Ага, и такой же блохастый, наверное, как его грозный доберман! – загоготал рыжий.

Пёс, прижавшись к ноге хозяина, вначале непонимающе смотрел то на Савелия, то на молодых людей, но, после недолгого раздумья, ощерил зубы и угрожающе зарычал на них.

– О, кабздох сердится. Держите меня семеро, сейчас я от страха описаюсь, – завопил чернявый.

– Ты поосторожней, а то может мы перепутали порядочного гражданина с бомжом, а его породистую собаку с безродной дворнягой. Извиняйте нас, высокодостопочтимый сэр, – ухмыляясь и глядя прямо в глаза Савелия, произнёс рыжий.

Едва не отталкивая его со ступени поезда, он пробрался вперёд Савелия, в вагон. Чернявый боком протиснулся вслед за рыжим и, взобравшись на последнюю ступень, обернулся.

– Прошу вас, сэр, – наигранно заискивающим голосом произнёс он, и низко поклонился, церемонно взмахнув рукой.

Тёмные очки, до этого плотно сидевшие у него на носу, с грохотом свалились на пол тамбура вагона. Подслеповато щурясь, чернявый быстро нашарил левой рукой потерю; резко выпрямился, и двумя руками одел очки обратно, ухмыльнулся и вразвалочку пошел вслед за рыжим. Савелий непонимающе оглянулся, на стоявших за ним людей, так же, как и он, желавших попасть в вагон. Все они – как один, старались не глядеть ему в глаза.

Одноразовый, железнодорожный билет указывал на купе номер тринадцать. Открыв дверь, Савелий столкнулся с уже знакомой ему компанией. Молодые люди, завидев знакомого старика, ощерились и не смогли сдержать свой сарказм.

– А… вот и уважаемый сэр, собственной персоной. Располагайтесь, здесь блохастым всегда рады, – растягивая слова, через губу произнёс рыжий и отвернулся к окну.

Чернявый смолчал, но стал пристально разглядывать вошедшего. Савелий потоптался на месте, оглядел свой, не первой свежести, но чистый и отутюженный костюм. Вроде не запачкался, не порвал. Ещё немного в сомнении потоптавшись, Савелий протиснулся между столиком и креслом, ведя одной рукой на поводке свою дворнягу, другую руку – оттягивала тяжелая сумка. Пёс, недолго думая, забился под кресло хозяина и положил голову на пол, одновременно, следя одним глазом за ногами парней. Савелий сел в кресло и поставил свою сумку на соседнее место. Подумав немного, вскочил, поднял сумку и задвинул её на верхнюю полку. Уселся обратно, стряхнул со стола правой рукой невидимые крошки и стал смотреть на суету на вокзальном перроне. Незнакомые люди с сумками и рюкзаками мельтешили за окном. Калейдоскоп вокзальной суеты сменялся: то – озабоченными лицами провожающих, то – суетой отъезжающих групп, и всё это на фоне резкого и громкого синтетического голоса, оповещающего, вперемежку с рекламой, об отправлении и прибытии поездов. От всей этой суеты у Савелия, с непривычки, даже немного закружилась голова. Он отвернулся от окна и посмотрел на парней. Рыжий продолжал смотреть в окно, а чернявый – на старика.