Захар Оскотский - ПОСЛЕДНЯЯ БАШНЯ ТРОИ (журнальный вариант)

Один тогдашний ответ отца сохранили страницы дневников:

– Ты на меня так давишь, как будто выбор есть.

И дед сникал. Своей кустарщиной он зарабатывал семье на еду и на одежду из секонд-хенда. Оплатить учебу сына на юридическом факультете он и мечтать не мог.

Отец поступил на пока еще бесплатный радиотехнический факультет. Время перевалило рубеж нового века. А отрезвление России все не наступало. Одуревшая от нефти и крови, она, как по булыжникам, в тяжкой тряске, тащилась уже по двухтысячным годам, теряя остатки разума. Дед пытался еще бороться за душу отца, но, видно, что-то упустил.

И гром грянул. На старших курсах института отца занесло в какую-то националистическую партию. Он и домой стал таскать ее издания. Между страниц дневниковых тетрадей сохранился, спрятанный дедом, потемневший, сухой и ломкий газетный листок: над крикливым заголовком - васнецовские "Три богатыря" в шлемах, украшенных черными завитками, напоминавшими свастику.

Теперь споры отца с дедом обрели страшноватое звучание. От этих записей мне всегда становилось не по себе.

– Как ты не хочешь признать?! - кричал отец - Трагедия русская - дело одних евреев! Целый век они вертели Россией, как хотели! Сначала развалили империю, создали Советский Союз и социализм, потом передумали, развалили Союз, вернули капитализм, чтоб легче наживаться!…

Дед пытался возражать:

– Россию погубили не евреи и социализм, ее сгубила извечная русская бюрократия! Она сожрала революцию, она душила русских работников - от крестьянина до ученого! А как только ей удавалось хоть немного раздуться на их трудах, сразу начинала жаждать мирового господства, разорила страну безумной гонкой вооружений!…

Отец (мой отец!) впадал в истерику:

– Не смей защищать дельцов!!

Тогда и дед срывался на крик:

– Я презираю дельцов, хоть в кипе, хоть с крестом, хоть с полумесяцем! У них нет национальности, и это так же верно, как то, что твои новые приятели - фашисты!

– Они патриоты!!

– Они - фашисты и служат тем же самым дельцам! Только дельцам фашисты и нужны - то как пугало для народа, то как дубинка для него!… Нашел себе идею, придурок! Не победит в России никогда ваш идейный фашизм, и не мечтай об этом со своими дружками! Слишком стар наш народ, обескровлен, не поднять его даже на гибельное буйство! Все, что вы сделаете, болваны, - приведете на наши и на свои головы фашизм бандитский!…

Отец ушел из дома. Потом - вернулся, плакал, просил прощения. Потом еще не раз уходил, порой на несколько лет, и снова возвращался. Он уже крепко пил. Дед с бабкой всякий раз принимали его.

Наконец, отец женился на моей матери. Оказалось, и при диктатуре ПНВ, при том самом бандитском фашизме, в бедности, в скудости, возможно семейное счастье. Больше того, бедность и скудость служили защитой. Грозное ПНВ не интересовалось теми, у кого нечего было взять. А мою мать отец любил, при ней он стихал. Кто знает, как все обернулось бы, если б она внезапно не умерла от инсульта, когда мне исполнилось всего два года. Отец какое-то время крепился, потом стал срываться в запои, потом - окончательно бросился в бега, оставив меня на руках деда и уже тяжко болевшей бабки…

Тихонько гудел мой большой компьютер. Его экран, словно подбадривая меня, осыпали огненные пылинки: меняли цвет, гасли, сменялись новыми. И вдруг я подумал, что мечта моего деда сбылась. Я все-таки занялся наукой. Да еще каким исследованием! Да еще по собственной инициативе! Если бы старик увидел меня сейчас, он бы от души порадовался.

Я открыл книжный шкаф и достал наугад одну из тетрадок дедова дневника. Бережно пролистал выцветшие страницы почти вековой давности. Дед говорил, что писал все это для себя, и, наверное, почти не лукавил. Почти - потому что любой, кто пытается отделить свою мысль, закрепить ее, хоть с помощью копеечной ручки в школьной тетради, - сознает он это или нет, - уже обращается к кому-то другому. К тому, кто может прийти, как в конце концов к деду пришел я, а может не прийти никогда:

"Июль 1992. Сегодня, к годовщине смерти Высоцкого, показали известную запись, где он поет "Купола". Десятки раз слышал, знаю каждое слово, каждую модуляцию его голоса. И все равно, когда на тебя опять обрушивается:

– стесняет дыхание в груди и перехватывает горло, как было впервые от этой песни.

Я уже не юноша, и то, что я испытываю, - отнюдь не мальчишеская восторженность, а какое-то очень взрослое, с житейским опытом и жизненной горечью возросшее чувство. Какое?