Вот прямо тут, посреди застывшего в снежном сиянии дремучего леса, рассказывать эту мрачную тягомотину маленькой фее, вызывающей, загадочной и беззащитной, словно проросшая на арктических льдах земляника…
– Шутка, - только и ответил он ей.
У нее в глазах заиграли бенгальские огни.
– Ну, тогда я еврейка, - сказала она. Спокойно, без вызова, лишь с едва уловимым удовлетворением от того, что знает, чем сразу ответить; интонация подходила скорее игре в города, в которую Вовка когда-то, давным-давно, так любил играть с папой и мамой. “Ленинград” - “Донецк” - “Кудымкар”… На что предыдущий кончился - с того последующий должен начаться. Иностранных не называть.
– Да и пожалуйста, - угрюмо проговорил Вовка. Запнулся. - Чего звала-то?
– Понимаешь, мальчик, - голос у нее опять стал донельзя вежливым, - я сломала лыжу и сильно ушибла коленку. Не то что ехать - даже встать не получается. Ты не мог бы подать мне руку и помочь дойти до города?
Она говорила так безмятежно, будто на танцульках просила его купить мороженое.
Вовка просто офигел.
Было поразительно тихо. Летом лесные сердцевины полны звуков - зимой ничего живого. Стеклянный лес, хрустальный воздух, крахмальный снег, ртутное солнце - сплошное царство минералов; и, пока сам не шевельнешься, все молчит. Белое безмолвие.
Только размашисто бьет помпа сердца.
Несколько мгновений Вовка не мог ни слова вымолвить от потрясения, потом спросил:
– И сколько ты тут сидишь?
– Наверное, минут сорок, - ответила она почти застенчиво.
Как же ей, наверное, страшно было одной…
– Замерзла?
– Да. Немножко.
– Слушай, а мобилы у тебя нет, что ли?
– Разбился, - виновато сказала она, а потом, словно боясь, что он не поверит, стремглав расстегнула молнию на груди, сунула руку за пазуху и извлекла оттуда изящную, как шоколадка, плиточку “Эрикссона”. Было похоже, что шоколадку прямо в обертке попробовал на зуб и, разочаровавшись, сплюнул гиппопотам.
– Так ты нехило приложилась, - окончательно уразумел Вовка.
– Так я и говорю, - просто ответила она.
– Скорей застегнись! - вдруг поддавшись заботливой панике, рявкнул он. - Мороз ведь!
Девчонка послушно затянула молнию до подбородка.
Вовка быстро огляделся - видя все будто в первый раз, будто внове; потому что задача встала новая. Носиться, как охреневший слон, дело нехитрое. А вот ее оттранспортировать… Будет ковылять, опираясь на его руку, на сломанной лыже, да при том, что ему придется торить по рыхлому снегу параллельную лыжню для себя… Не, они и к закату не дойдут. Она просто остекленеет.
– Тебе сколько лет?
Она не сразу ответила. После паузы призналась:
– Тринадцать.
Совсем фитюлька.
– Как же тебя занесло-то сюда? - у него непроизвольно прорезался нежный, отцовский тон.
Она беззащитно пожала плечами.
– Сама не знаю. Шла, шла… Красиво.
Ответ, достойный уважения. Фитюлька, но наш человек.
– Значится, так, - начал Вовка, сам не заметив, что заговорил, будто Глеб Жеглов, но чувствуя себя очень взрослым, опытным и могучим. - Сейчас будем играть в Машу и медведя.
– Чиво-о? - изумилась пигалица.
– Ничиво-о, - передразнил ее Вовка. - Молчи и слушай. Время дорого. Сейчас сядешь мне на спину, обхватишь руками-ногами… Лыжи твои мы выкинем тут. Все равно одна сломана. Палки можешь мне отдать, я их потащу вместе со своими. Твоя задача - крепко держаться. Ясно?
Она опять поджала губы. Уже побелевшие от морозного передозняка щеки ухитрились налиться краской.
– А позволь, Микитка, я положу на тебя свою ножку, - пробормотала она. - А он и рад тому: не то что ножку, говорит, но и сама садись на меня. И как увидел он ее белую полную ножку…
– Ты эти секс-прихваты брось, - с негодованием прервал он. - Подрасти сперва!
Она засмеялась:
– Это же “Вий”!
Вовка остался непроницаемо суров. Какой такой вий, блин…
– Поздняк трепаться, - строго сказал он и опустился рядом с нею на корточки. Надо бы коленку посмотреть, мельком подумал он. Их там, в банде, помимо прочего, основным приемам первой помощи тоже учили, хоть какая-то польза; как говорит отец, знаний лишних не бывает, и коль в голове что-то застряло, то когда-нибудь да пригодится. Если это, конечно, настоящие знания, а не болботня. Да, но толку-то? Пока он будет изображать Айболита, она вообще закоченеет. Нет, никаких медосмотров. Галопом, галопом…
Он снял лыжу с расшибленной ноги. Тогда девчонка распрямила здоровую - и стал виден надетый на нее расщепленный обломок лыжи. Надо же, она его спрятала… Зачем? Чтобы не выглядеть жалко? Ну, пигалица… Молодец, чес-слово… Вот ведь угораздило ее… Он снял обломок. Повернулся спиной и встал на четвереньки.
Читать дальше