Екатерина Белецкая - Верю, судьба!

Атис стал задумываться, что делать дальше. В Пески он приехал поздно вечером, ночь рискнул провести на вокзале, а утром пошел искать жилье.

В городе царила зима. Правда, Пески оказались все же более интересными, нежели Кремов - в них был, к примеру, так называемый "частный сектор для престарелых". Оказывается, тут некоторым пожилым (если они еще могли работать, конечно) предоставляли небольшие домики с участками под огороды, и люди жили дольше, не как в том же Кремове - по пятьдесят пять лет, а по семьдесят или даже по восемьдесят. Главное, чтобы на огородике хоть что-то да росло. Часть овощей старики сдавали, часть шла им же на пропитание. У одной такой женщины Атис и нашел себе временное пристанище.

- Ты это, вот что, - предостерегла она, когда Атис постучался к ней. - Не местный ты?

- Нет.

- Это славно. Кашлять умеешь?

- Кашлять? - растерялся Атис. - А зачем?

- Тебе дом нужен, так? - спросила бабка. - А мне помощник. Если проверка явится, я скажу, что ты ко мне по-родственному приехал. Внук там, или еще кто, соврем что-нибудь.

- А как это я приехал, если вы тут живете одна, а я на фабрике, к примеру, работаю? - с интересом спросил Атис.

- Вот для этого-то и надо кашлять, - наставительно сказала старуха. - Скажем, что ты заболел, и тебя начальство отправило лечиться ко мне. А документы ты еще в поезде потерял. Комиссия, если ты кашляешь, к тебе и не сунется - боятся, мало ли что. Тут все известно, процедура отработанная. Сколько у нас таких "внучков" перебывало, - она махнула рукой.

- Ясно, - констатировал Атис. - Только я не один.

- С девкой не возьму, - тут же отрезала бабка. - Она в подоле принесет, я вас потом не выгоню. Иди подобру-поздорову, может, кто другой…

- Я не с девкой, - Атис расстегнул косуху и Абсорбент высунулся у него из-за пазухи.

- Благодетель! - всплеснула руками бабка. - Так это ж кот! Спаситель, меня же мыши одолели! Давай, входи, раздевайся. Как звать-то тебя?

Бабку звали Анефой. Анефа (или в просторечии - баба Фана) - была уже в немалых годах, разменяла восьмой десяток. Она ходила все время в одной и той же одежде - юбка в пол из грубой темно-синей материи, две кофты, одетые друг на друга, войлочные башмаки с резиновой подметкой, и неизменный темный платок. С хозяйством она пока справлялась на диво сноровисто, но вот таскать воду или рубить дрова ей уже стало тяжеловато. Атис пришелся как нельзя кстати, для него такая работа была легкой. Поначалу он просыпался каждый день так же, как во время работы на фабрике - ни свет, ни заря. Сказывались годы жизни, проведенные в монотонном ритме. Утром Атис занимался хозяйством - что-то чинил, рубил дрова, таскал воду, топил печь. Потом баба Фана ставила на стол их немудрящий завтрак - и день словно бы замирал, разломленный на две половинки. Для Атиса наступало самое тяжкое время - безделье.

Через некоторое время, испросив у хозяйки разрешение, он принялся осматривать дом. Света, к слову сказать, в этом доме не было. Баба Фана жгла кустарные свечи, и топила печку. На печке она готовила еду и спала. Атису досталась "теплая комната", его кровать стояла у стены, к которой прилегала стена печи. Именно из-за отсутствия света все изыскания приходилось производить днем. Свечи баба Фана экономила по вполне понятным причинам.

В комнате, которую она называла "холодной" или "летней" Атис обнаружил, к своему изумлению, стопку древних рассыпающихся книг, связанных тонкой бечевкой. Книги были страшно ветхими, странички пожелтели, стали хрупкими, ломкими, поэтому листать их приходилось очень осторожно. И еще Атис нашел картины. Картины поразили его - нигде до этого он не видел ничего подобного.

На картинах было лето. Но какое лето! Он не представлял себе, что может на свете существовать столько красок. Мир на этих рисунках словно расцветал изнутри, он становился ближе, понятней, к нему хотелось тянуться, окунаться в него. Океан, травяные поляны в отрогах неведомых гор, невозможно прекрасные города, наполненные светом. И ни одной строгой линии, ни намека на то внутреннее давление, которое Атис постоянно испытывал в Кремове. Акварель, которой они были написаны, предавала пейзажам прозрачность и воздушность. Все было странно мирным, словно автор картин в своей жизни успел повидать нечто больше вечной зимы и безвременья, царившего вокруг.

- Откуда это у вас? - спросил как-то Атис у хозяйки. - Здорово.

- Да, жил тут когда-то один, - неохотно баба Фана, поправляя платок. - Давно. Он и рисовал. Только прожил всего ничего, одно лето. А осенью помер.