Владимир Контровский: Последний казак

Первый «вампир» поймал зенитную «бабочку» почти сразу. Смачно полыхнуло, и беспилотник рассыпался пеплом, словно всамделишный упырь, застигнутый лучами восходящего солнца. Но два других, с невыносимыми для пилотов-людей перегрузками меняя высоту и скорость полёта и сбивая хлёсткими лиловыми молниями высоковольтных разрядов устремившихся к ним со всех сторон «бабочек», проскочили.

Второго спалили уже над домами, однако третий пронёсся быстрой тенью, завис, и… Подбрюшье летающей машины распахнулось, и оттуда хлынул плотный серебристый поток.

– «Осы»… – выдохнул Григорий. – Импульс, Прохор, импульс!

Счёт пошёл на секунды. Шелихов видел, как из развалин выскочила вспугнутая воем «вампира» собака и тут же ткнулась кудлатой мордой в землю. Миниатюрные киберы-убийцы самонаводились на теплокровных существ, а нейротоксин действовал мгновенно.

Григория скрутило резкой судорогой. Терпи, казак, иначе все бойцы твоего отряда через полминуты станут мертвецами. «Осы» проникают в любую щель, и против этих тварей мощный электромагнитный импульс – самое лучшее средство.

На асфальт пролился шелестящий дождь. «Осы» падали, маленькие и такие красивые, словно завёрнутые в блестящую фольгу рождественские орешки. Но что сталось с их маткой, Шелихов уже не увидел.

Бункер содрогнулся от страшного удара и вскрылся, термопластовая дверь медленно вывалилась наружу, уступая место густому чёрному дыму. Григория швырнуло; он с трудом удержался на ногах, одновременно ухватив подвернувшуюся ему под руку рукоять шашки.

Атака глобов была комбинированной. Вместе с «вампирами» на повстанцев с трёх сторон ринулись бронепрыги: боевые глайдеры-«блохи», вёрткие и вместительные машины, берущие на борт отделение солдат и способные перескочить через двухэтажный дом.

Большинство из них казаки стреножили «змеюками», но один, самый везучий – или ведомый самым умелым командиром – прорвался к командному бункеру. Бронепрыг шёл по пеленгу и знал, куда бить. И «блоха» успела накрыть цель и даже выбросить десант до того, как получила своё.

Из дыма выдвинулась безликая фигура в броне. Прохор Зыков не успел выстрелить – двадцатимиллиметровый снаряд из подствольника попал ему в грудь. Тело казака дёрнулось, спинная броня лопнула, и по дисплею растёкся, разбрасывая извилистые тонкие струйки, липкий кровавый ком.

Думать было уже некогда, и Григорий Шелихов сделал то единственное, что он ещё мог сделать. Шашка стала продолжением его руки, воплощением его естества, средоточием всего того, что он любил и что ненавидел. И средоточием древней Силы.

Коротко взвизгнувшее лезвие наискось упало на дымчатое забрало, и бронепластик треснул, как молодой лёд под колуном, пропуская сталь. Шашка просекла лицо глоба всего на ладонь, остановленная заушинами шлема, не позволившими клинку срезать голову, но этого хватило – с лихвой.

Григорий взял свой автомат, бросил взгляд на тело Прохора, перешагнул через труп глоба и нырнул в тягучий дым. Автомат он нёс в левой руке – правая намертво прикипела к рукояти шашки.

Вокруг шла яростная стрельба, что-то взрывалось и горело. Шелихов знал – его отряд не остался без командира, кто-нибудь из хорунжих уже принял командование, и управление боем переведено в один из запасных бункеров. И Григорию стало легко – он просто шёл драться вместе со своими казаками и, если будет надо, умирать вместе с ними.

Дым поредел. Григорий увидел мёртвого глоба, лежавшего ничком, чуть поодаль – ещё одного. Напротив руин бункера догорал бронепрыг, завалившийся набок и подмявший под себя распластанные останки «вампира»; покорёженный асфальт был усыпан «дохлыми» «осами».

И тут над головой зарокотало, словно кто-то раскатил по небу горсть тяжёлых шаров.

Эскадрилья боевых винтокрылов вынеслась откуда-то из-за Дона и густо раскрасила вечереющее небо дымными следами пущенных ракет. И над автострадой, там, где окопались миротворцы, расплескалось слепящее зарево, словно туда опрокинули гигантский ковш расплавленного металла.

Пошатываясь – в ушах звенело, перед глазами мельтешили цветные пятна, – Шелихов добрёл до ближайшего дома и сел, прислонившись спиной к уцелевшей стене. Он выпустил автомат и коснулся ладонью земли, на которой за такой длинный сегодняшний день вдоволь попировал огонь.

Но вместо горячего пепла рука Григория встретила влажную нежность живой земли.

Земля была тёплой и мягкой, словно щека любимой женщины.