Урсула Ле Гуин - Старая Музыка и рабыни / Музыка Былого и рабыни

Прожив на Уэреле тридцать три года, Эсдан привык к тому, что его боятся и ненавидят, но никогда прежде ему не приходилось сдаваться на милость тех, кто его ненавидит и боится. Эгида Экумены укрывала его надежно. Ну надо же быть таким дураком — оставить посольство, где он хотя бы пребывал в безопасности, позволить схватить себя отчаявшимся защитникам проигранного дела, способным причинить много зла не только ему, но и посредством его. На какое сопротивление, на какую выносливость он способен? К счастью, у него невозможно выпытать никаких сведений о планах Освобождения, поскольку он и сам ни черта не знает, что поделывают его друзья. И все-таки — надо же быть таким дураком.

Вновь оказавшись в машине, стиснутый на сиденье так, что кроме хмурых мин парней и бесстрастной бдительности оги, смотреть ему было не на что, он опять закрыл глаза. Здесь дорога была ровной. Убаюканный скоростью и тишиной, он впал в постадреналиновую дрему.

Когда он окончательно проснулся, небо было золотым, и две из малых лун уже поблескивали на фоне безоблачного заката. Машина тряслась на боковом шоссе, которое огибало поля, сады, посадки леса и строевого тростника, огромный поселок полевого имущества, опять поля и снова поселок. Они остановились у пропускного пункта, охраняемого одним человеком, который бегло глянул на них и махнул рукой, чтобы проезжали. Дороша шла через огромный, раскинувшийся на холмах парк. Местность казалась Эсдану знакомой, и это его встревожило. Кружево ветвей, оплетающих небо, изгиб дороги вдоль полей и рощ. Он знал, что вон за тем длинным холмлм должна быть река.

— Это же Ярамера, — сказал он вслух.

Никто не промолвил ни слова.

Годы, десятилетия тому назад, когда он пробыл на Уэреле не больше года, для сотрудников посольства был устроен прием в Ярамере, крупнейшем поместье Вое Део. Жемчужина востока. Образчик эффективного рабства. Тысячи единиц имущества: работающих на полях, фабриках, заводах поместья, обитали в огромных поселках, почти городах, огражденных стенами. Повсюду чистота, порядок, прилежание и умиротворение. И дом на холме над рекой, целый дворец с тремя сотнями комнат, уставленных бесценной мебелью, с картинами, статуями, музыкальными инструментами — ему припомнился частный концертный зал со стенами, выложенными стеклянной мозаикой по золотому фону, и святилище Туал — единый громадный цветок, вырезанный из благовонной древесины.

Теперь они держали путь к этому дому. Машина свернула. Он лишь мельком увидел на фоне неба обгорелые балки.

Двоим парням дозволили опять взяться за него, выволочь из машины, заломить руку, втолкать, подгоняя пинками, вверх по ступенькам. Стараясь не сопротивляться, не ощущать, что с ним делают, он продолжал осматриваться по сторонам. Центральное и южное крыло, лишенные крыши, лежали в руинах. Сквозь черный оконный проем светилась пустая чистая желтизна неба. Даже здесь, в самом сердце земель Закона, рабы восстали. Три года назад, в то первое страшное лето, когда сгорели тысячи домов, поселков, городков и городов. Он и не знал, что восстание добралось до самой Ярамеры. И какой ценой заплатили рабы Жемчужины за ночь пожарищ, были ли хозяева убиты или выжили, чтобы отомстить. Вверх по реке не подымалось никаких вестей.

Все это промелькнуло у него в уме с неестественной скоростью, покуда его волокли по невысоким ступенькам вверх, к северному крылу дома, с пистолетами наголо, будто думали, что старик шестидесяти двух лет может вырваться и сбежать, здесь, на три сотни километров вглубь их территории. Думал он быстро и замечал все.

Эта часть дома, соединенная с центральной частью длинной аркадой, не сгорела. Над стенами по-прежнему высилась крыша, но зайдя в главный холл, он увидел, что от стен остался только голый камень, а покрывавшие его резные панели сгорели дотла. Паркет и мозаичные плитки сменились грязными досками. Мебели не было вовсе. Грязный и разоренный, высокий холл был прекрасен — нагой, залитый ясным вечерним светом. Оба веота опередили остальных и теперь докладывали каким-то людям, стоявшим в дверном проеме того, что прежде было гостиной. Веотов он воспринимал как своих защитников и очень понадеялся, что они вернутся. Но они не вернулись. Один из парней продолжал заламывать ему руку. К нему подошел плотно сбитый человек и пристально посмотрел на него.

— Вы — инопланетянин, прозываемый Старая Музыка?

— Я хайнец, и здесь пользуюсь этим именем.