Чарльз Стросс - Небо сингулярности

Глубоко вдохнув, Буря наклонился к бруску не-янтаря.

«Кто ты?» – спросил он беззвучно, ощущая руками гладкую теплую поверхность.

Антенны у него под кожей передали информацию в пакете, который поплыл холодными волнами над лесом, ожидая ответа.

Мой идентификатор Феликс. Твой идентификатор?

«Выходи оттуда с поднятыми руками и сдавайся на милость авангарда революционного правосудия!»

Буря сглотнул слюну. Он собирался послать что-то вроде: «Можешь ли ты выйти оттуда, чтобы мы могли поговорить?» – но его революционные имплантаты, очевидно, включали семиотический каскад снижения почтительности и переводили то, что он говорит – с помощью этого нового киберпространственного носителя, – в звуковые байты Центрального Комитета. Разозлившись на эту внутреннюю цензуру, он решил в следующий раз ее отменить.

Очень поврежден. Нет связи прежнее воплощение. Хочу/нуждаюсь в помощи метаморфоза.

Буря повернулся и прислонился к булыжнику спиной.

– Ты, кролик! Ты что-нибудь из этого слышал?

Кролик сел и проглотил траву, которой была набита его пасть.

– Из чего?

– Я говорил с… с твоим хозяином. Ты нас слышишь?

Одно ухо дернулось.

– Нет.

– Хорошо.

Буря закрыл глаза, снова настроился на двойное зрение и попытался установить связь. Но имплантат влез снова: вместо слов «Как ты туда попал? Чего ты хочешь добиться? Я думал, ты в беде», – прозвучало: «Покайся перед трибуналом в своих контрреволюционных преступлениях! Чье задание пытаешься ты выполнять, борясь на стороне реакционной посредственности и буржуазного инкрементализма? Я думал, ты виновен в злостном хулиганстве!»

– Блин, – буркнул он вслух. – Должен быть обходной фильтр… Ага.

«Прошу прощения, мой интерфейс идеологически смещен. Как ты туда попал? Чего хочешь добиться? Я думал, ты в беде».

Ответ медленно забулькал из камня, включилось визуальное восприятие, и в течение нескольких минут Буря трясся в испуге мальчишки, убегающего от Края.

– А, вот что. Фестиваль мумифицировал твои приостановленные перемены. И ты теперь готов идти куда-то в другое место… В какое? Где?

Снова картинка. Звезды, бесконечные расстояния, крошечные плотные и очень горячие тела, летящие через световые годы во сне без сновидений, врывающиеся песчаной бурей листвы на какой-нибудь новый мир, расцветающие и умирающие, засыпающие до следующего раза.

– Давай назовем вещи своими именами. Ты был губернатором. Потом ты стал восьмилетним мальчишкой, вокруг тебя – говорящие дружелюбные звери и какое-то заклятье «вести интересную жизнь» и попадать в приключения. Теперь ты хочешь быть звездолетом? И ты хочешь, чтобы я, ближайший делегат Центрального Комитета, тебе в этом помог?

Не совсем так .

Новое видение, на этот раз долгое и сложное, нагруженное некоторым количеством политических предложений, которое имплантат Рубинштейна назойливо пытался преобразовать в диаграмму урожайности, указывающую ход выполнения какого-то сельскохозяйственного пятилетнего плана.

– Ты этого от меня хочешь? – Буря вздрогнул. – Ты за кого меня принимаешь, за свободного агента? Во-первых, ведомство Куратора меня пристрелит сразу, как только увидит, и уж точно не станет слушать то, что сочло бы предательством. Во-вторых, ты уже не губернатор, и даже если бы ты им был и предложил нечто подобное, эти ребята тебя скрутили бы быстрее, чем ты пальцами щелкнешь. На случай, если ты не заметил вчерашнего фейерверка: это был Императорский флот, точнее, его остатки, расстрелянные Фестивалем. В-третьих, Революционный комитет меня бы тоже расстрелял, предложи я что-нибудь подобное. Никогда нельзя недооценивать внутренний – в отличие от идеологического – консерватизм революции, когда она наберет какую-то инерцию. Нет, это практически неосуществимо. Я не вижу, зачем мы теряем время на подобные глупые предложения. Тем более…

Он замолчал. Что-то там, ниже по склону, сильно шумело, проламываясь через мертвую зону, оставленную батареей рентгеновских лазеров.

– Кто это? – спросил Рубинштейн, но господин Кролик уже исчез, мелькнув белым пятнышком хвоста.

Телеграфный столб дерева медленно наклонился, потом сломался, и странная конструкция на куриных ногах вылезла на свет. В дверях избушки сидела Сестра Седьмая, пристально глядя на Рубинштейна.

– Буря Рубинштейн! – закричала она. – Иди сюда! Достигнуто разрешение! Получен груз! К тебе посетители!

Ожидая важной встречи, Рашель окинула холм взглядом дополнительных глаз: они поднялись в воздух и пролетели на насекомоподобных крыльях, высматривая угрозы.