Кир Булычев - На полпути с обрыва

– Старик прав, – сказал человек со шрамом. – Я был убежден, что нахожусь на том свете. Честное слово.

– А что сказать? Конечно же, я думал, что в ад угодил. Или в рай, считай как знаешь, – сказал чиновник. – Тем более что всю неделю сидел в отдельной комнате или камере – понимай как знаешь. Никого не видел, кроме этих мясников.

Кора поняла, что он имеет в виду медсестер.

– Мы только в самые последние дни соединились, – пояснил инженер Той.

– Почему? – спросила Кора, не ожидая, что ей ответят. Но мужчина в толстых очках сказал:

– Они сами не знали, что делать. Они же не верили Гарбую. До конца не верили, что есть контакт с Землей. А теперь они оказались в положении мальчика, который вгрызся в слишком большой пирог. Отступать некуда, а наступать невозможно. И пока они не выяснят отношения между собой, наша судьба тоже не решится.

Тогда, охваченная сомнениями, Кора спросила:

– А все здесь знают, куда попали?

– Я постарался всем объяснить. Но не уверен, что все меня понимают.

Нинеля толкнула Кору в бок.

– Так мы до ужина проваландаемся. Давай, майор.

– Как?

– Ладно, пошутила. Но своих всегда угадываю.

– А у вас был чин? – спросила Кора.

– Сержант госбезопасности, – ответила Нинеля. – И не думай, что это чепуха.

– Я не думаю.

– Тогда веди допрос, раз я тебе инициативу отдала.

Кора обратилась к чиновнику. Тот ответил сразу:

– Всю эту абракадабру про параллельные миры я, конечно же, не принимаю, как иудейские штучки. Но нахожусь в недоумении, почему и стремлюсь к порядку. В настоящее время убежден, что попал в неволю к каким-то из наших соседей. Может, к немцам или к туркам. Точно не скажу.

– А когда вы родились? – спросила Кора.

Чиновник попытался затянуть халат потуже на пузе. Он продолжал:

– Я имел честь родиться в светлый день освобождения крестьян в государстве Российском, а именно 19 февраля 1861 года от Рождества Христова.

Чиновник обвел всех взглядом, в котором Кора неожиданно прочла гордыню: чиновник всю жизнь полагал себя отмеченным перстом Божьим.

– Дальше.

– Крестили меня Власом, Власом Фотиевичем, и в последнее время, до несчастья, имевшего место двадцать третьего июня 1907 года, я трудился на ниве управления государством, пользуясь почетом и уважением сограждан города Бабиловичи Могилевской губернии, где состоял полицмейстером.

– И что же случилось? – подбодрила его Кора, видя, что чиновник загрустил.

– А случилось то, что, отдыхая в Ялте, в пансионе «Марина», было решено посетить Байдарские ворота, где встретить восход солнца с возлияниями и весельем. Мы взяли с собой дам, наняли экипажи… Господи, неужели все это было только вчера?

– Когда же это было? – спросила Кора.

Нинеля записывала. Быстро, мелко, подложив под лист бумаги квадрат фанеры из стопки, лежащей у стены, – видно, до появления пришельцев здесь намеревались начать ремонт.

– Когда? – спросил Влас Фотиевич Нинелю, к которой испытывал определенную близость.

– Через два дня после меня, мы с тобой считали, Фотиевич. То есть две недели назад.

– А я этого не понимаю, – упрямо заявил Журба. – Помню, как с Байдарских ворот ехали, кто-то сказал, что крепость покажет, – мы к крепости пошли, я над обрывом на перилах спьяну плясать начал. Я ведь как выпью – заводной… И полетел я птицей по чистому небу… – В голосе Журбы заурчали слезы.

Конечно, более отдаленное от птичьего племени существо, чем Влас Фотиевич Журба, было трудно представить. Но это было неважно – интереснее для Коры был странный человеческий и даже русский феномен: все здесь присутствующие, независимо от того, насколько они могли осознать, что произошло, с самим фактом перемещения из мира в мир вполне смирились. Для одних в том была божья воля, для других – произвол судьбы, для третьих – физический феномен, но никто не собирался бунтовать, восставать и бороться с богом, судьбой-феноменом. Ждали. Ждали, пока Там решат, что делать дальше.

Когда Журба смахнул слезу, сопровождавшую воспоминание о его птичьем полете, хотя полет, конечно, был пьяным и безобразным, Кора, прежде чем обратиться к следующему, спросила:

– А в поездке – ну, в карете, в пролетке… вы были не один?

– Ни боже мой! – откликнулся полицмейстер. – Иннокентий Илларионович из Ялтинской городской управы…

Он оборвал себя, в глазках появилось загнанное выражение проговорившегося гимназиста.

– Не трать времени, Кора, – сказала Нинеля, – пошли дальше, а то до ужина прочикаемся.