Кир Булычев - Старый год

Люся перехватила мой изучающий взгляд и сказала:

– Не изучай так меня, Гарик. Ничего особенного. Но, честно говоря, меня здесь спасает только то, что все знают – я императрица. Вы будете смеяться, но они не смеют меня тронуть. И я стараюсь тоже – я всегда чистая, подтянутая, и одежда у меня новая, и живу я отдельно. И знаешь, Веня тоже понимает.

– А ты в самом деле замуж вышла за императора?

– В первый же день! – засмеялась Люся. «Господи, – подумал я, – какие чудесные зубы!» – Как приехала, тут же и обвенчали. Только ты ничего не думай, Егорушка, император как мужик никому не конкурент.

– Он вообще никому не конкурент, – сказал Егор. – Ты уже вдова.

– Они его убили?

– Твой Веня и его бандиты были на вокзале. Там они нас и захватили.

– Они убили Павла Петровича? Ну изверги! Звери, просто звери! Вы простите, что я плачу, это не потому, что мне Павла Петровича жалко, мне его как человека жалко, хоть он мне никто, но как же можно! И что, они всех убили?

– Нет, как я понимаю, немногих, – сказал я. – А одного мы привезли. Вы его знаете, Кюхельбекера.

– Как привезли?

Пришлось рассказать Люсе о том, как мы с Егором оказались здесь и как, доехав с Кюхельбекером до дворца, попали в разгар боевых действий. О смерти императора и встрече с Веней. И о том, как нам всем пришлось убегать из империи Киевского вокзала, как преследовало нас зловещее желтое облако.

– Но кто это сделал? – спросила Люся.

Она разлила нам чай по тонким чашкам. Чай был настоящий, горячий, хорошо заваренный.

Оказывается, жизнь здесь не такая простая. Ведь ты всегда склонен упрощать чужие проблемы и недооценивать чужие возможности. Если верить Люсе, то война между Веней и империей продолжалась весь месяц, который молодая императрица пробыла здесь. И в этой войне были набеги разбойников на имперские владения, и ответные походы имперских войск с попытками вернуть императрицу, и, наконец, переговоры, которые ни к чему не вели, хотя бы потому, что у Вени, кроме бандитов, никого не было. Ни вельмож, ни государственных деятелей. Ведь не считать же государственным деятелем Григория Михайловича с его гитарой, которого в империи почитали за ренегата, или Койвисто из Гельсингфорса.

– Что еще за Койвисто из Гельсингфорса? – спросил я, ибо во мне в очередной раз проснулся исследователь. Финская фамилия и место действия обещали информацию о пределах и специфике этого мира.

– Увидите, – сказала Люся.

Она признавала во мне старшего, но, пока рядом был Егор, другие люди существовали для нее не более как фон – приятный либо раздражающий. Потому, заканчивая рассказ о последних событиях, она обращалась к Егору, а не ко мне...

– Сегодня с утра, – закончила она свою повесть, – Веня пошел в поход – его бандиты уговорили, думали, добыча будет большая. Ему донесли, что Кюхельбекер, который там самый толковый, поедет в университет и возьмет с собой часть велосипедистов. Вот они и решили победить. И победили. А Павел Петрович не очень мучился?

Я пожал плечами. Мы приехали, когда все уже кончилось.

– А как доктор, Леонид Моисеевич?

– Его мы не нашли, – сказал Егор.

– Мне тут говорили, что он ушел куда-то. А вдруг с ним тоже что-то сделали? Жалко. Он хороший.

– Мне тоже жалко, – сказал Егор.

Снаружи послышался какой-то шум. Кричали, словно дрались.

– Я посмотрю, – сказала Люся. – Я тут им не даю распускаться. В конце концов, они тоже люди.

Мы пошли за ней.

И оказались там вовремя. Бандиты притащили и замыслили казнить единственного пленника. Им оказался Кюхельбекер.

В углу манежа стоял пинг-понговый стол, и несколько разбойников распинали на нем Кюхельбекера, который никак не желал сдаваться. Его черные одежды разорвались – худые голубые ноги дергались над столом, а полдюжины бандитов, что готовили казнь, с восторгом занимались истязанием министра, превратив это в детскую игру.

С двух сторон одновременно выбежали Веня с гитаристом и мы с Люсей.

Реакция у нас была одинаковой.

– Прекратите! – закричал атаман вольницы. – Он мне нужен. Не сметь!

В ответ послышались ругательства, которые приходилось не раз выслушивать капитану Кидду, а уж тем более Степану Разину, когда он пытался сохранить жизнь пленной княжне.

Авторитет, а соответственно и власть Вени Малкина, великого певца и знатного бандита, висели на ниточке.

И не исключено, что Веня попал бы в жертвы своим неудовлетворенным добычей сообщникам, которые выкрикивали имена своих друзей, не вернувшихся из похода, если бы не появление ее величества.