Кир Булычев - Вид на битву с высоты

– Понял, – сказал я. – Хороший урок. Я ведь тоже принял тебя за недоразвитого счетовода и подставил тебе незащищенный бок. А ты еще и философ...

– Вот ты из-под меня стул вытащил. И твое счастье, что шеф дал мне сигнал – у нас с ним есть система сигналов, – дал мне сигнал, чтобы я тебя не трогал. А то бы ты с этим стулом так бы и остался при своих.

– А чья заправка? – спросил я. – У вас ведь все схвачено.

– Заправка не наша, заправка у нашего городского головы, у мэра, они с милицией власть делят. Но нас не трогают. И мы их не трогаем.

Порейко жил в двухэтажном доме. В отличие от прочих домов, двери которых выходили во двор, этот дом имел собственный подъезд.

– Дай сигнал, – сказал Жора.

Порейко с Александрой вышли на сигнал сразу, словно ждали в подъезде за дверью.

Александра была в коротком синем платье, в скромном платье, призванном показать, какая она робкая, тихая, послушная. А эффект был иной – ты сразу видел, что это опасная кошка.

– Юрик, – сказала она, улыбнувшись мне, – как тебе на новом месте, не дует?

И какого черта ей работать в этом «Синем ветре», если у Порейки «Мерседес» с шофером-инопланетянином? Впрочем, об этом мы им не скажем. На мгновение я превратился в ее глазах в Николсона, вызвав растерянность. И тут же все вернулось на свои места.

Телохранитель Жора выскочил из машины, придержал дверь, как в хронике о приезде израильского премьера на переговоры с палестинцами. Порейко уселся сзади, держа расческу, как пистолет.

Мы завезли Александру на работу. По дороге Порейко сыто спросил меня:

– Как там Аркадий? Не болеет? У них вроде зарплату придерживают?

– Он мне говорил об этом, – согласился я.

– Общественной работой занимается?

– Не знаю, не говорили мы об этом.

Александра, выходя из машины, заглянула ко мне в окошко и сказала:

– Спасибо. Гладко водишь.

Я не стал ни в кого превращаться. Она мне нравилась, и было в ней нечто, сигнализировавшее об опасности.

Когда мы остались в машине без чужих, Порейко сразу спросил:

– Где твой паспорт?

– У меня, – ответил я.

– Когда ты успел свистнуть его?

– Считайте, что вы мне его отдали.

– Дай мне его сюда.

– Я его дома оставил.

– Почему?

– Манера здесь странная – чуть что, сразу паспорт требуют, как в Москве.

– Потом принесешь, – приказал Порейко. Он задумался. Видно, пытался восстановить в памяти вчерашние движения – почему бы он отдал мне паспорт? И в комнате я один не оставался.

Он помотал головой и принялся причесываться. Значит, отчаялся припомнить. Мне он был виден в зеркале, но я старался не заглядывать в зеркало слишком очевидно.

– А как у тебя с грузовиком? – спросил Порейко.

– В каком смысле?

– Водил?

– Лишний вопрос – чего я только не водил!

– Сегодня ночью будет работа. Так что останешься у меня в офисе с ребятами, чтобы потом из дома не выходить.

– Надо Аркадию сказать, – ответил я.

– Ничего с твоим Аркадием не случится.

– Он будет волноваться.

– С чего бы?

– Подумает, что вы меня зарезали.

– Не зарежем, не бойся.

– Я не о себе говорю. Я-то не боюсь.

– А Аркаша – твой начальник, что ли? – легко спросил Порейко.

Я остановил машину возле офиса. Порейко выскочил первым. У него были узкая сутулая спина и широкий зад.

Я остался за рулем.

Порейко крикнул мне, обернувшись от двери:

– Подожди, сейчас поедем!

«Мерс» все еще был непривычен в Меховске. Ребята, шедшие в школу, замерли возле него, оглядывая, как в зоопарке, когда смотрят на настоящего льва. Надо бы выйти, протереть машину еще разок, чтобы блестела, – да бог с ним, обойдется.

Через пять минут Порейко выбежал из подъезда, за ним Жора.

Наконец в дверях показался Одноглазый Джо, который, садясь рядом со мной, поздоровался. Его чуб был рыжим, словно он окунул его в сурик, а на остальные волосы не хватило.

– Сейчас прямо, – сказал Джо, который знал, куда ехать. Затем мы повернули направо, там, на широкой улице, по которой мне еще не приходилось ходить, стояла покрашенная в зеленый цвет трибуна – небольшая трибуна для демонстраций. Тут положено стоять городскому начальству.

За трибуной возвышался на высоком постаменте потемневший от дождей бронзовый Ленин по грудь, без рук. Фоном этому великолепию служило длинное здание с колоннами.

– Что здесь раньше было? – спросил я у Джо.

– Горком, – ответил тот.

– А еще раньше?

– Всегда был горком, – сказал Джо, полагая меня психом.