Юлий Буркин - Командировочка

Надежда ударила в виски слушающим, но Зонов продолжал совсем не о том, о чем хотелось бы всем услышать:

– Вы знаете, что трое ваших товарищей голодают. Их требование – немедленное освобождение из-под охраны. В интересах успешного ведения эксперимента я не могу выполнить это требование. Тем более, это значило бы провоцировать на подобные действия и остальных. Однако, их жизни в опасности. Я мог бы применить к ним жесткие меры, вплоть до принудительного кормления. Но вы знаете, что процедура эта болезненна и вредна. Есть более гуманный путь. Надеюсь на вашу поддержку. Трое голодающих будут переведены в госпитальное отделение, где о их жизни и здоровье квалифицированно позаботятся. Но с тем лишь условием, что ни один из вас не воспользуется тем же или подобным методом борьбы.

Погудев, народ ответил согласием.

– Собирайтесь, шахтеры кузбасские, – приказал нам Зонов, распустив строй. – Через час за вами придут.

Мы послушно принялись за сборы. Но в этот час уложилось еще одно событие, не рассказать о котором нельзя.

Я заторможенно складывал в чемодан свои шмутки, когда меня окликнул Борис Яковлевич. Чувство у меня к нему сложное. Я сделал вид, что не слышу. Но он подошел, присел на корточки прямо передо мной и спросил:

– Слава, у вас есть девушка?

«Тебе-то, ё-моё, какое дело?» – подумал я. Но ответил. Ответил честно – утвердительно.

– А вы любите ее?

Я был окончательно обескуражен, но собрался с духом и снова ответил честно:

– Очень.

– Тогда пойдемте быстрей, – потащил он меня за руку, – у вас может получиться.

В лаборатории №1 двое бородатых ребят в джинсах (я давно их приметил, приятные ребята, но жутко законспирированные) колдовали над установкой, той самой, которую я во время своего первого визита сюда принял за модернизированный самогонный аппарат.

Перед установкой сидел тоже бородатый, но еще и рыжий экономист Павленко. Он сосредоточенно смотрел на нелепый металлический веник, торчащий из прибора ему в лицо, и напряженно шевелил губами.

– Мужики, – обратился Рипкин к нескольким мужчинам, сидящим, прислонясь к стене, поодаль, – позвольте Славе без очереди.

– Почему это? – зашумели ожидающие, – у нас тут ветеранам Бородинской битвы льгот не установлено. Пусть как все.

– Слышали же: через час он будет в изоляторе. А вы успеете еще.

– Ладно, фиг с ним, пусть идет, – сказал один. И остальные промолчали.

Один из бородачей (не знаю, может быть они и совсем разные по своим генетическим задаткам, но бороды, джинсы и худоба превратили их в однояйцевых близнецов) приблизился к Павленко и потряс его за плечо. Тот ошалело взглянул на него, потом на «веник», потом опять на него… Засмеялся, сказал: «Класс» и пошел к двери. Потом резко обернулся и попросил до истеричности проникновенно: «Еще немножко, а? Я там не успел…» «Все, все, – сурово ответили ему. – Следующий».

Борис Яковлевич подпихнул меня, я сел на табуретку и стал пялиться на «веник».

– Костя, – протянул мне руку бородач.

– Слава, – ответил я.

– Расслабься, Слава, – посоветовал он. – А смотришь правильно, сюда», – он стал делать что-то на пульте прибора, а я неожиданно испытал такую дикую тоску, такую щемящую, сладкую тоску…

Я ужасно давно не видел Эльку.

И вдруг я почувствовал, как соскучилась по мне она. Она сидит в «научке», перед ней учебник по термодинамике, но она не читает, а мысленно разговаривает со мной: «Славка-Сливка, – думает она, – куда же ты запропастился, обезьяна ты этакая? Я уже и запах твой забыла, еще немного, и я забуду, как я люблю тебя…» «А вот ты всегда пахнешь какой-нибудь косметикой, и только чуть-чуть – собой. Это очень вкусно» – подумал я. «Господи, мне кажется, ты сейчас где-то совсем рядом». «Пахнет обезьяной?» «Кажется, открою глаза, нет этой проклятой книги, этой проклятой библиотеки, а есть ты». «И мне тоже кажется, что протяну руку и коснусь тебя». «Но ведь я просто разговариваю с тобой про себя. Я все время разговариваю с тобой». «И ты всегда рядом». «Но не так, как сейчас. Мне кажется, я все про тебя знаю – где ты, как ты себя чувствуешь, как ты меня любишь, как тебе плохо… Ты почему такой худой, одни кости?..» «Все в порядке, я худею, чтобы зря время не терять». «Не лги, обезьяна. Знаешь, твоя мама болеет. Она вбила себе в голову…»

– Все, парень, – постучал меня по плечу Костя, – уступи место.

На ватных ногах я выбрался в коридор. Рипкин поддерживал меня под локоть и все спрашивал: «Получилось? Получилось?»