Юлий Буркин - Королева полтергейста

– Откуда они у тебя? Каким образом ты можешь позволить себе уже несколько недель подряд подкидывать нам с Варей «на хозяйство» сто – двести рублей, а пять – шесть тысяч?!

– Но я же занимаю место, создаю вам хлопоты, а у вас своих – море. Папа, не обижайся, но я все-таки квартирантка. И я должна платить за квартиру.

– Я пропускаю мимо ушей твое заявление о том, что ты, моя родная дочь, «квартирантка» в доме своего отца, списывая его на твою молодость и глупость. Ни я, ни Варя, по-моему, ни разу не давали тебе повода для подобного суждения.

Маша поняла, что и впрямь ляпнула глупость, – так оскорбить папу, а главное – всегда веселую и невозмутимую Варвару Сергеевну! Ее даже бросило в жар. А он продолжал:

– Я не говорю и о том, что для «квартплаты» это слишком большие суммы. Я принимаю как аксиому, что деньги лишними не бывают. («Час назад то же самое сказал Атос», – мелькнула у Маши мысль.) Но я хочу заострить внимание на том, что величина твоих ПОДАЧЕК в последнее время в несколько раз превышает наши с Варей совместные доходы. – («Дура! Дура же я! – кляла себя Маша. – Думала, так будет лучше, старалась не обращать внимания на их удивленные и настороженные переглядывания. Думала, это нечестно, когда у меня столько денег, что девать некуда, а они бьются за каждый рубль, хватают любые внеплановые часы лекций, подвизаются в репетиторах у тупых отпрысков новых русских…») – Да, я хочу заострить внимание на величине твоих подачек и вытекающем отсюда выводе об их природе. Несмотря на высокий уровень инфляции морали в нашем обществе, я, как отец, все же считаю вдвойне и даже втройне оскорбительными твои подачки, понимая, каким способом деньги эти заработаны.

Маша заглушила в себе поток покаянных мыслей и насторожилась.

– Да. Я сопоставил все факты и пришел к однозначному выводу о том, откуда у тебя эти деньги.

Маша похолодела. «Откуда?» – хотела она спросить. Но от волнения у нее начисто пропал голос, и она, как рыба, только бесшумно подвигала губами.

– И даже не пытайся разубедить меня в этом, – сказал отец и замолчал, словно говорить уже было нечего.

Она что-то прослушала в конце? Маша ничего не поняла. Она откашлялась и спросила сипло:

– В чем?

– Что «в чем»?

– В чем тебя не надо разубеждать?

– Ты сама знаешь.

– А ты скажи.

– Я не считаю возможным произносить это вслух. В моем доме.

– Папа, я правда не понимаю, лучше скажи, – попросила она жалобно.

– Лицемерка, – сквозь зубы бросил отец. – Что ж, если ты настаиваешь, я скажу. Как бы ни было мне больно. – И закончил с обличительным пафосом: – ТЫ ПРОДАЕШЬ СЕБЯ.

– В смысле?

– В прямом. Ты занимаешься проституцией. Ты валютная проститутка!

И тут только до нее дошло. И вся тяжесть с ее души ухнула в пропасть облегчения. И она, трясясь от беззвучного сначала смеха, поползла с дивана на пол… Наконец дар речи вернулся к ней:

– Батя! – закричала она, давясь хохотом. – Батя, ты гений! – Она окончательно свалилась с дивана и корчилась теперь на ковре. – Ой, – стонала она, – ой, я сейчас сдохну! Шерлок Холмс недорезанный! Мегрэ, блин!!!

– Не надо, не надо, – попытался своей чопорностью сбить приступ ее незапланированного веселья отец, – меня не проведешь… – Но не выдержал ее заразительного хохота и сам принялся потихоньку посмеиваться в бороду. Он все-таки знал свою дочь и почувствовал, что так круто сыграть она вряд ли сумела бы. А значит, самые мерзкие его подозрения не подтвердились. И это было славно. Он расслабился и даже в открытую стал смеяться вместе с ней.

А она, хохоча, забралась ему сперва на колени, а затем и вовсе уселась на него верхом.

– Батя! – кричала она, – отныне я буду ездить в «Интурист» на тебе! Я, понимаешь ли, день и ночь тружусь не покладая рук, или чего там не покладая, а папочка деньги лопатой гребет! Все! Теперь ты будешь моей тачкой: будешь возить меня к клиентам с доставкой на дом.

– Тьфу ты, – попытался скинуть ее с себя отец. – Ты уже не маленькая, ты мне шею сломаешь…

Шуточки ее казались ему неприличными и неуместными, но он ничего не мог поделать со своими губами, растянувшимися до ушей в счастливой улыбке. Наконец он сбросил-таки с себя дочь и как можно более серьезно спросил:

– Где же тогда ты берешь деньги? ТАКИЕ деньги. Потрудись ответить.

Маша перестала смеяться, превратила лицо в мрачную маску, подползла на четвереньках к его креслу, встала перед ним на колени и, уставившись ему в глаза, произнесла замогильным голосом: