Александр Бушков - Самый далекий берег

Прапорщик Шибко командовал отрывисто и четко, в момент превратив кучку бегущих в растянутую стрелковую цепь. Трофим сбросил с плеча «дуру» (если сравнить пушки с автоматами, то «дура» примерно соответствовала тяжелому пулемету), которую только он один и мог допереть сюда на плече бегом, ничуточки не сбив дыхание. Пинком раздвинул треногу, вбил ее в мягкую землю на склоне холма, повел стволом вверх-вниз и вправо-влево.

Настала тишина, никто никуда не бежал, никто не суетился, все замерли в напряженных позах, все стволы были обращены к озеру. А озеро посверкивало под неярким солнцем мириадами искорок, и кувшинки, как обычно, лежали на спокойной воде.

Стоявший слева от прапорщика Кирьянов видел, как у белокурой бестии слегка отвисла челюсть. И было от чего: меж ними вдруг оказался Чубурах, точно посередине, придерживаясь той же невидимой линии, мохнатик, двигаясь как-то иначе , чем обычно, обеими лапками держал перед собой нечто вроде переплетения синих трубок, кое-где декорированных черными дисками и полупрозрачными желтыми шарами. Бережно установив эту штуку перед собой, зверюшка принялась манипулировать крохотными шариками на блестящих стебельках, выраставших из непонятного агрегата там и сям.

– Брысь… – неуверенно протянул Шибко.

– Не каркай под руку, дубак, мешаешь! – отозвался Чубурах вполне членораздельно, осмысленными человеческими словами. – Эту штуку надо еще настроить… Ага! Точно! Есть!

– Что? – в некоторой растерянности спросил у него Шибко, как у равного.

Проворно перебирая рычажки своего аппарата, Чубурах отозвался тревожным голосом:

– Зашкаливает, клянусь Веконом! Их там тьма-тьмущая! Прапорщик, отводите людей… Кому говорю!

Никто ничего не успел сказать или сделать.

Озеро словно взорвалось, вся его гладь, от берега до берега и из конца в конец, вдруг подернулась крупной рябью, рябь вскипела волнами, гроздьями крупных пузырей, взметнулась…

Вода, спокойная и гладкая всего пару секунд назад, взбугрилась высокими фонтанами, рассыпавшимися на скопище проворных белесоватых сгустков. Поток хлынул на берег, в сторону поселка – десятки, сотни крупных, дьявольски шустрых живых существ, бегущих то на двух конечностях, то на четырех, целеустремленно мчавшихся на людей со стрекотаньем, верещаньем, пронзительным скрежетом, кваканьем…

– Огонь!!!

Кирьянов так и не смог определить, кто отреагировал на команду прапорщика первым, – не до таких тонкостей было. Сам он, вытянув перед собой пушку, торопливо надавил на широкий, изящно выгнутый спусковой крючок, и перед дулом повисло полупрозрачное сиреневое кольцо, этакий бублик из густоцветного тумана.

В боевых порядках атакующих моментально образовались бреши, промоины, пустые места, взлетели облака густого пара, из которых ломились и ломились новые твари, визжа, скрежеща, превращаясь в ничто, на смену им перли новые, и не было конца и края, поток разбился на несколько рукавов, стрелявших пытались обойти, взять в кольцо, успеть добраться в отчаянном рывке…

– Огонь!!!

Размашисто водя дулом вправо-влево, словно из шланга поливая, Кирьянов покосился на командира – тот стоял, широко расставив ноги, утвердившись на земле, словно бронзовый монумент, прижав к бедру приклад, пошевеливая стволом с застывшей хищной улыбкой…

Время остановилось. Стена пара вздымалась в распадке, и сквозь нее с нелюдским визгом, с гоготаньем и шелестом ломились и ломились орды белесоватых существ, ни на что знакомое не похожих и в то же время до жути напоминавших злую карикатуру на человека. Им не было конца, от этого безостановочного напора становилось жутко, и волосы поневоле вставали дыбом, тело и сознание холодели в смертной тоске, но Кирьянов не снимал палец со спуска, понимая, что в этом единственное спасение, и ствол казался раскалившимся, хотя такого никак не могло быть…

Сиреневая пелена встала стеной меж ним и окутанным паром скопищем тварей, что-то огромное заслонило солнце.

– Прекратить огонь, кому говорю!

Только теперь до него дошло, что команда звучит уже не в первый раз, но остальные, как и он, ее в первый момент пропустили мимо ушей…

И с превеликим трудом оторвал палец от спуска.

Почти над головой, почти задевая серебристым брюхом, бесшумно и плавно прошел огромный аппарат – остроносый, обтекаемый, весь в каких-то сверкающих шипах и круглых решетках странного рисунка. Зависнув впереди, над озером, он весь окутался сиреневым сиянием, пролившимся с него на землю, как густой ливень.