Андрей Егоров - Владик

– Неужели оно?! – пробормотал мой сосед, хлопнул кулаком по ладони, заходил по комнате. – Даже не верится. А так бы хотелось, чтобы это стало реальностью. Представляешь, еще семьдесят лет жизни.

– Не знаю, – я пожал плечами, – семьдесят, пожалуй, маловато. Еще бы сто пятьдесят – это дело.

– Ха, – сказал Владик, – ха… – И рассмеялся. – А ты жадина, приятель.

Я покосился на вместительный рюкзак, который он поставил возле окна. Владик заметил мой интерес.

– Там самое ценное, что у меня есть, – поведал он. И замолчал.

– И что там такое? – любопытство не давало мне покоя.

– Рукописи моих новых книг. Я все еще не теряю надежду, приятель. Только представь. Человечество возродится. И я смогу их издать. Их будут читать, как раньше, по всей стране. Впрочем, не бери в голову.

– И ты вот так таскаешь их повсюду с собой? – поразился я.

– Я же сказал, – насупился Владик, – это самое ценное, что у меня есть…

Утром нас разбудили на завтрак стуком в дверь.

Умывался я наспех. Чистить зубы совсем не хотелось. Я просто пожевал пасту и выплюнул. Что толку чистить зубы, если кариес все равно не появляется. А скоро нынешние зубы, и вовсе, заменят молочные. Глупый пережиток – чистить зубы. Вот грязь под ногтями и сера в ушах все равно почему-то появляются, хотя, казалось бы, не должны. Волосы и ногти растут, как ни в чем не бывало, как будто эпидемия их не касается. А как было бы удобно – никогда не стричь ногти, никогда не посещать парикмахерскую. Хорошо хоть, что бриться мне уже давно не надо. Раньше щетина перла, как молодой бамбук – каждый день приходилось срезать.

Сразу после легкого завтрака нас провели в университетский зал заседаний. Нам достались места в самой середине…

– Мы хотим сообщить вам кое-что важное, – сказал докладчик, покашлял в кулак, – я хотел бы привести цитаты из дневника Георгия Линцера.

По залу прошел удивленный ропот. Докладчик тоже говорил по-английски, но я отлично знал этот язык. Изучал в Университете, когда решил, что в новой жизни мне к первому образованию математика не помешает получить второе – лингвиста. И не ошибся. Английский очень мне пригодился. Стариков преклонного возраста в Англии и США было куда больше, чем в России.

– Итак, второе сентября. Мой сон был прерван громким плачем ребенка. Я открыл глаза. Так и есть. Витенька плакал в лаборатории. Вчера я работал допоздна, и снова не запер дверь. Я сразу понял, что произошло что-то нехорошее. Вскочил и кинулся туда. Мои опасения подтвердились. Случилось страшное. Пробирка со штаммами омолодина оказалась разбита. А мой мальчик, мой Витенька, стоял рядом и вдыхал его пары. Я кинулся к ребенку, крича и плача. Меня охватил такой ужас, что невозможно даже описать… – Докладчик замолчал, обвел аудиторию взглядом. – Мы все, друзья мои, стали жертвой детской шалости. Сын Георгия Линцера, гениального биохимика, забрался в лабораторию и разбил пробирку с вирусом, после чего началось его победоносное шествие по свету.

В зале царила тишина. Только слева плакал ребенок.

– Зачем вы нам все это рассказываете?! – выкрикнул кто-то в первых рядах.

– Человечество на грани вымирания, – ответил докладчик. Ему было не больше десяти, но держался он твердо. – Дневник был найден несколько лет назад. Мы посчитали, что все, кто остались, вправе знать правду. – В зале поднялся невообразимый гвалт и шум. Перекрикивая их, докладчик закричал: – Мы исследовали дневник. Мы надеялись найти на его страницах если и не формулы, то хотя бы какие-то указания о том, куда нам следует двигаться, но, к сожалению, не нашли ничего. Послушайте… Послушайте! У нас еще есть шанс. Еще не все потеряно!

Но его уже никто не слушал…

В этот день я мог наблюдать, как Владик стоит над балконом, открывающимся в пропасть, и швыряет вниз пачки исписанной убористым почерком бумаги. Он выбрасывал свои рукописи.

– Владик, – окликнул я писателя.

Он обернулся и выкрикнул:

– Это больше никому не нужно. Я писал книги для детей, чтобы они выросли, и стали достойными взрослыми людьми. А зачем книги детям, которые никогда не станут взрослыми?

– Может, все еще изменится, – проговорил я.

– Дети! – выкрикнул он. – Я всегда писал для детей. Ты только посмотри, что сделали дети с нашим миром. Что они сделали со всеми нами.