Сергей Герасимов - Машина снов

Полина проскользнула по залам музея, никого не встретив по дороге. Была только экскурсия для совсем маленьких; две девочки, лет трех, отстали от группы (Одна почти налысо повыхваченная клочьями, другая с длинными светлыми волосами) чтобы поговорить. Они говорили громко и с недетскими интонациями, правильно выговаривая слова, но растягивая их посредине – недавно научились говорить:

– Пиво было? – спросила одна.

– Не было, – ответила другая и сделала широкий жест, обозначавший эмоцию.

Полина пошла дальше.

Она думала о том, куда девался сумасшедший с клыками и о том, помогла ли капля крови ему, и о том, как ее встретит вчерашний наблюдатель. А еще хотелось есть. Женщины неприспособлены к таким мучениям, подумала она напоследок, и на этой думе увидела наблюдателя и дружески улыбнулась ему.

– Привет, – сказала она.

– Привет, сегодня в четыре, да?

– Да, ничего не изменилось. Когда ты сменяешься?

– Через сорок минут. Хочешь, подождем вместе. Потом погуляем.

Полина победила искушение:

– Не стоит. Но в другой раз обязательно.

И на душе стало очень тепло. Кажется, ничего и не было сказано, а вот тепло. Умеют же говорить некоторые. Ульшин, тот никогда не скажет ничего доброго. Что только я в нем нашла?

В своей камере она встретила Волосатика. Тот сидел на нарах и ел что-то неприлично желтое. Глаза так привыкали к мягким тонам, что любую яркость воспринимали как оскорбление. Он протянул яркий предмет ей.

– Что это?

– Апельсин называется.

Полина укусила и онемела от ощущения.

– Не бойся, это не запрещено.

Полина быстро доела, капая соком на платье, и стала рассматривать плотную кожуру.

– Такого не бывает, – наконец сказала она.

Волосатик засмеялся. Буква «О» у него выходила не совсем ровной – верхняя губа приподнималась сильнее.

– Где Ульшин? – спросил он.

– Не знаю. Мы с ним гуляли, а потом я ушла.

– А что это?

– Это он слепил из пластилина. Называется цветок. Специально для меня.

Волосатик протянул руку и пощупал один из листков.

– Не похоже на пластилин.

– Это пластилин с кровью, – обяснила Полина, – капля человеческой крови делает пластилин очень прочным. Вы об этом не слышали?

– Слышал, именно сегодня, – сказал Волосатик. – Передайте Ульшину, чтобы не опаздывал. Все билеты проданы.

Когда Полина ушла, Волосатик откинул волосы со лба (нельзя же все время ходить слепым, глаза испортятся) и дважды стукнул в стену. Вошла группа людей, каждый из которых выглядел обыкновенно, но вместе составлявших очень тяжелый и неприятный образ.

– Ращщитайсь! – скомандовал Волосатик.

– Первый-второй-третий-четвертый-пятый-шестой-седьмой-восьмой!

– Все ко мне в кабинет, получите инструкции и оружие.

Он ненадолго остался в камере Полины, чтобы дочитать последние страницы дневника Шао Цы. Последние страницы великий китаец дописывал уже приговоренный к смерти, за несколько часов до того, как его втолкнули в яму. Неспособный сосредоточиться в такой момент он писал короткими отрывками, но очень сильно. Перед смертью каждому хочется сказать такое слово, которое приколет его образ к будущим векам как кнопка прикалывает открытку к стене.

"Истина искусства в том, – писал Шао Цы, – что оно разрушает темницы. Именно поэтому деспоты всегда преследуют искусство". Волосатик записал карандашиком на полях: "Истина искусства в том, что оно разрушает. Именно поэтому твой долг преследовать искусство."

Хороший получится плакат, – подумал он, – напишу так и повешу в своем кабинете. Тогда никто не скажет, что я не работаю над идеологией.

Полина вернулась поздно. Она пошла и потолкалась в центральной пыточной, чтобы встретить наблюдателя, встретила, погоревала о том, что приговоренный не явился (наглость какая! Что он себе думает?), потом вместе погуляли по коридорам, дождались ужина. Она взяла четыре обеда и два сухих пайка для ужина, но не удержалась и один паек сьела по дороге. Когда лампы включили в полнакала, она попрощалась с новым другом, договорилась о встрече и пообещала, что обязательно придет. Потом, еще на радостной волне, пошла к Ульшину. У входа стоял незнакомый наблюдатель и смотрел на нее с натренированной подозрительностью. Полина назвала имя своего нового друга и была пропущена.

Подходя к той галерее, где вчера ее кусал сумасшедший, она почувствовала предварительный страх. Но сумасшедшего творца нигде не было, вместо дерева торчал невысокий пень, срезанный очень аккуратно (только обломки веточек валялись здесь и там, да опилки подметены плохо, явно мужская рука). Пластилиновое дерево было повалено и раздавлено. По нему прошлись несколько мужских ног с разными размерами обуви и разным рисунком на подошвах. Из кусков пластилина на стене вылеплена игривая композиция, тоже в мужском стиле.