Дмитрий Грунюшкин - За порогом боли

Тут уже раздались аплодисменты из разряда бурных. Максу надоело драться. Пора было заканчивать представление. Он расслабился, потом сосредоточился, усилием воли выключил сознание, оставив место только для боя. Теперь действия противника отражались в нем, как в зеркале пруда, избавленном от волн посторонних мыслей, искажающих истинную картину.

Касым шатнул вперед, поднял руку, чтобы ударить Макса, но тот мгновенно схватил его, приемом из айкидо закрутил вокруг себя и, вдруг, неожиданно легким толчком второй руки против движения швырнул Касыма на пол. Татарин поднялся, но тут же снова упал, получив удар ногой в подбородок. Вставал он на этот раз медленнее, секунду подумал и нанес три молниеносных удара кулаками. Макс парировал их такими же молниеносными блоками, присел и неожиданно ткнул локтем в солнечное сплетение, коленом поразил нервный центр на внутренней поверхности бедра, кулаком ударил противника в челюсть и, когда тот отшатнулся, подпрыгнул и в прыжке нанес сильный и красивый удар ногой в грудь. Касым пролетел через всю комнату и врезался в зрителей, свалив двоих со скамеек.

– Аут! – крикнул Грек. – Две с половиной минуты. Победа за явным преимуществом.

Зрители довольно захлопали и заорали. Посмотреть, действительно, было на что.

Макс сделал глубокий вдох, медленно выдохнул, выходя из «боевого» состояния и, сопровождаемый одобрительным гулом и уже вполне дружескими хлопками по спине, прошел к столу.

– Где это ты так натаскался? – спросил парень, показавшийся Максу знакомым.

– Было время поучиться, – ответил Макс. – Мы где-то виделись?

– На вокзале.

Макс моментально вспомнил. Это был именно тот парень в плаще, который спас Макса от пули лейтенанта ОМОНовца.

– А-а! Я твой должник.

– Брось.

Касым, потирая ссадину на подбородке, сел напротив, протянул руку и примирительно лроворчал:

– Неплохо стучишь. Жаль, что ты писатель.

– Я не писатель, я – репортер. Не штабник, а, скорее, разведчик, – сказал Макс, пожимая руку.

– Кто завструей? – громко спросил Грек. – Не теряйся.

Касым открыл вторую бутылку и, разлив, провозгласил:

– За мир.

Макс шумно выдохнул, унимая сердцебиение, и опрокинул в рот стакан. Теплая водка мягко скользнула в горло, обволакивая внутреннюю поверхность рта. Макс прижал кулак к носу, сбивая запах и противный вкус. На глазах выступили слезы. Касым протянул Максу огурец, в который тот, с наслаждением, вонзил зубы.

Через пару минут ничего не евший целый день Макс почувствовал, что пьянеет. Четкость восприятия снизилась, веки потяжелели, развязался язык. Максу казалось, что он уже сто лет знаком с этой, еще недавно враждебной, компанией.

Вокруг шли разговоры, распавшиеся на отдельные приватные беседы. Макс прислушался.

– Балай с «Гордеевцами» схлестнулся. Завалил двоих прямо на улице. Сержант обещал уладить, но мне все равно не нравится. Опять разборки пойдут, – говорил верзила, принесший картошку.

– Не впервой. Если что, «гордеевцам» придется хреново, – отозвался хрупкий парень с «Красной звездой» на десантной куртке.

– Это конечно. Да только после последней разборки с «леваками» мы двоих схоронили, а Митяй на коляске ездит. Да-а, знаю, – он нетерпеливо взмахнул рукой, увидев что хрупкий хочет что-то сказать. – «Леваков» стерли с лица земли, но парням от этого не легче. И, потом, «леваки» – это сопли-одиночки, а за Гордеем – Крест. Тут будет трудно.

– Да надо вообще всю «братву» перестрелять к …матери. Чего Сержант тянет, мы же для этого и собрались. Серег, я что, не прав?

– Ишь ты, стрелок, – невесело усмехнулся Грек. – Если их всех перестрелять, в городе не останется никого младше тридцати-тридцати пяти. Здесь же все повязано. Менты с зэками бухают. Сын прокурора трясет сына директора филармонии, а их отцы, между прочим, одноклассники. Слишком маленький город. Мы собрались, чтобы эту мразь удерживать хоть как-то, наказывать их и другую сволочь, – Грек помолчал. – А от нечисти наш город может излечить только время. А может и не излечить.

– По пять грамм? – вдруг рявкнул кто-то с другого конца стола.

– Дели, Касым.

– Третий, – сказал Грек и поднялся со стаканом в руке.

Ребята молча встали и замерли, опустив глаза вниз. Макс тоже встал, вспомнив, что десантники и «афганцы» чтят этот обычай – «третий тост»– свято. Его уже пошатывало, но он, не задумываясь, выпил водку. Осушить налитый до половины стакан одним глотком не удалось, и Макс выцедил оставшееся через зубы. Его передернуло.