Йожеф Черна - Пересадка мозга

— Проф! Вы же высокообразованный человек с ясной, чистой головой! Как вы можете говорить такие абсурдные вещи? Знаете, что писал Макиавелли? “Главных врагов убей в первые минуты своего прихода к власти, и чем больше, тем лучше. Это устрашит прочих, и власти твоей будет обеспечена безопасность. Если же ты не сделаешь этого, если из жалости или по другим причинам не убьешь достаточного количества людей, оставшиеся организуются против тебя, и позднее ты сможешь навести порядок уже с большими жертвами и тогда будешь действительно жесток…” А сейчас я сэкономлю бог знает сколько крови и жизней, потому что мой предшественник сделал всю необходимую грязную работу… мой пред… черт бы вас побрал, господин профессор! Как мне теперь говорить по вашей милости?.. — В явном замешательстве он подошел, обнял меня, потер себе лоб. — Что со мной будет? — спросил он изменившимся тоном.

— Ты этого хотел, Жорж Данден, — процитировал я Мольера.

— Сентиментальность всегда опасна, а сейчас она может оказаться гибельной. — Он выпрямился, покосился на меня. В голосе его мне снова послышался металл.

Я долго не мог заснуть.

На другой день утром я не виделся с президентом: когда я проснулся, его уже не было. Из покоев я выйти не смог — у дверей стоял часовой. Издалека доносился орудийный гул. В сейф — я заметил это только сегодня — был вставлен новый замок…

Диктатор явился вечером и сказал, что теперь я буду спать в другой комнате. Он объяснил это тем, что не хочет по утрам будить меня. Затем без всякого перехода сообщил, что велел казнить очкастого руководителя пропаганды. От потрясения я не спросил даже за что. Но он рассказал сам:

— Вчера вечером я говорил, что велю произвести облаву и обыски на улице Ньютона, не так ли? Мы захватили нескольких мелких птичек, однако ни одного из руководителей арестовать не удалось, вероятно, их предупредили… А вот министра пропаганды там нашли! Он был смертельно бледен, когда мой заместитель, кипя от притворного гнева, — впрочем, скорее от радости, — ввел его сегодня утром ко мне. Я задал преступнику всего один вопрос: что он там делал? Он не ответил ни слова. Через пять минут его расстреляли.

— Какая жестокость! — вскричал я. — А если он шпионил для вас?

Диктатор жестом отверг это предположение.

— Я его не посылал, а тот, кто действует не по моему приказу, предает меня, — сказал он. — И министр пропаганды это знал! Возможны три варианта: упомянутый вами шпионаж, но это совершенно невероятно, так как не входило в его задачу, и в лучшем случае он помешал бы людям, профессионально занимающимся этим, а следовательно, и мне. Второй вариант, — продолжал он с железной фельсеновской логикой, — заключается в том, что он, быть может, принадлежал к левым. Но, принимая во внимание его прошлое, я отбрасываю этот вариант. Третий — и я сильно подозреваю, что это наиболее реально, — он искал себе союзников против меня. Во всех трех случаях он был изменником. И если я еще могу помиловать врага, так как знаю, чего ждать от него, то предателя — нет!.. Вам ведь известно, что этот негодяй и мой заместитель были чашами весов, уравновешивавшими друг друга в своей враждебности ко мне. Они были уверены, что, если я паду, им прежде всего придется драться друг с другом. У каждого из них свой лагерь… Но эта крыса думала, что корабль тонет, и попыталась спастись. Если б он просто сбежал, я махнул бы рукой, черт с ним! Но изменить! Теперь мне предстоит труднейший цирковой номер: балансировать с грузом в одной руке.

Я с отвращением слушал его.

— Ваше положение тоже не из легких, проф. Надо поберечься. Мне было бы жаль… — С этими словами он отпустил меня.

Шум и грохот снаружи усиливалось, и он придавал моим мыслям еще более мрачный характер. После полудня меня позвал к себе президент, заметно встревоженный.

— Я пригласил вас, чтобы проститься, дорогой господин профессор, — сказал он. — Теперь институт действительно будет для вас более надежным местом. Я отпускаю вас с тяжелым сердцем. Не легко поддерживать груз одной рукой, — произнес он с кислой улыбкой. — А вы теперь не сможете мне помочь… Благослави вас бог!

Я удалился с неприятным чувством. Броневик провез меня по безлюдным улицам, которые странным образом напоминали сон, приснившийся мне в операционной… Вокруг института стояли танки, расхаживали патрули, но было тихо.

12 декабря. Я расположился в специальной лаборатории. Заснуть не мог, а когда это почти удалось, меня разбудил взрыв, вслед за ним послышался гул, который то приближался, то отдалялся, ружейная стрельба, и так шло всю ночь напролет, хотя временами усталость одолевала меня и я начинал дремать.