Дмитрий Казаков - Пойте, струны!

– Ну ладно, Орфей, – на лице Гистольфа – уверенность в собственной победе. И не напрасная. Это в разговоре голос у него хрипит, а когда поет – звенит. Не хочешь – заслушаешься. – Желаю тебе удачного жребия. Может, хоть не опозоришься, как на Тенеболе…

Из Большой Метагалактической Энциклопедии:

Тенебола: иначе – праздник Тысячи Звезд. Проводится на Канопусе-8. Включает большой спортивный фестиваль, состязания аэдов. Посвящен божествам – покровителям Галактики.

Да, уел меня Тощий. По делу. Плохо тогда получилось, ой плохо…

Песню я сочинил, а как петь начал – слова забыл. Начисто. Тухлыми яйцами птицы Рух закидали. А уж они воняют! Позорище!

Ладно, чего теперь переживать. Поздно.

А мы уже во дворце, в Изумрудном Дворце, точнее. Все здесь зеленое, от пола до потолка. Для глаз приятно. Но голова болеть даже больше стала. Странно.

У каждой двери – стража. Почетная. Рожи – красные и широкие, как подносы, плечи – впору великанам. Сами – в панцирях золоченых, на поясе – мечи в серебряных ножнах. Да не лазерные, обычные.

Пусть по космосу летаем, Галактику от края до края прошли – старину все равно чтить надо. Вот мы, аэды, кто с лирой, кто с гитарой, кто с бализетом. И ничего. Прекрасно звучим!

Для жеребьевки принесли здоровенный котел. Высыпали в него сто семнадцать стальных пластинок с номерами. Подходи – выбирай. Пробуй удачу певца.

Вот и мой черед.

Рука скрывается в утробе котла, словно в брюхе беззубой исполинской жабы. Пахнет медью, чуть кисло.

Жребий ткнулся в ладонь слепым кутенком. Ну что, посмотрим?

– Сто семнадцать, – объявляю, а сам глазам не верю. Последний – ничего себе! Последнего точно запомнят, и о его успехе (или провале?) будет помнить каждый. Да, вот повезло! Другой бы радовался, а мне плакать впору.

– Многопочтенные аэды! – а это глашатай. Высок, собой красив, в багряных одеждах. И голосище – ого-го! – С завтрашнего утра вы будете чествовать Его Мощь и Красоту хвалебными песнями. Кто победит – получит награду, кто оскорбит сиятельный слух – будет брошен прожорам…

Ну и титул у местного правителя. Дурацкий! Или это только мне так кажется?

Из Большой Метагалактической Энциклопедии:

Прожора: хищный зверь, обитает на Хирее. Семейство – двоякожрущие, род – проглоты. Имеет две пасти по разным концам тела, которые одновременно служат отверстиями для выброса фекалий. Отличается толстой шкурой и крупными размерами. Его мясо и яйца считаются деликатесами. Служит объектом приручения.

А правитель-то местный плюгав и мелок.

Даже отсюда, с дальнего конца зала видно. Сидит на троне, Его Мощь и Красота, пыжится. Трон большой, красивый, из черненого золота. А принц – малоросл да толст. Прямо планетка на ножках. Ходит, наверное, смешно. Жаль, я этого не видел.

А перед троном, стоя на полу, малахитовыми плитами выложенном, очередной аэд разоряется, струны дерет. Сто шестнадцатый. Следующая – моя очередь.

Ох, болит моя голова. А поджилки – дрожат. Песни так сочинить и не удалось. Некогда было.

Поселили нас в отдельное крыло дворца, и к каждому на ночь по рабыне прислали. Гостеприимцы. Чтоб их…

Поспать-то толком не удалось с утехами ночными, не то что слова хвалебные приготовить. Те, кто посдержанней, может и отказались, ночь провели в творчестве. Да куда уж мне…

Ничего, как-нибудь. Сымпровизирую.

Мелодичный звук гонга прокатился по залу. Место перед троном опустело. Аэда увели в неприметную дверь. К славе? К прожорам?

Моя очередь.

Медленно и торжественно шествую по залу. Хорошо, что он длинный. А мысли мечутся мелкими рыбешками, снуют туда-сюда. Как петь, о чем петь?

О величии нового правителя? Споешь об этом, правильно споешь – и будет всю жизнь Его Мощь и Красота к величию стремиться…

Сложишь настоящую песню о победах и воинской славе – проведет правление в войнах с соседями.

Упомянешь богатство и изобилие – будет новый владыка Хирейский только о деньгах и думать…

О чем петь? И как? Чтобы правильно!

Жаль, что не каждый из правителей Галактики при восшествии на престол песен требует.

Вот и трон. И плюгавец на нем.

Что петь?

Что-то дернулось в груди. Поднялась из глубин души паника, и тут же сгинула, растворилась в серебристой волне спокойствия. В глазах моих родился взгляд, острый, сильный. Словно кто-то другой смотрел из глазниц бесталанного аэда Орфея. И голова болеть перестала. Словно исчезла.