Андрей Дмитрук: Болеро Равеля. Неожиданный финал

version="1.0" encoding="utf-8"?> sf Андрей Всеволодович Дмитрук Болеро Равеля. Неожиданный финал ru ru TaciturnMan taciturnman@gmail.com FB Tools, Fiction Book Investigator, PSPad 2008-07-16 A33C06C3-3BAF-47EA-A2EB-9C97025996F0 1.0

16.07.2008 – version 1.00, TaciturnMan, верстка в fb2, вычитка

Умываясь в тот день перед выходом, я снова подумал: никакая беда не беда, покуда в кране есть вода! Если бежит эта струйка, не толще спички, такая мутно-ржавая по утрам и вот уже много лет холодная, – значит, где-то, пусть в четверть силы, но работают сверхмощные насосы, подается к ним энергия… живем! Всегда я стыдил слабодушных, бившихся в истерике из-за пустых прилавков, а позже, в пору краткого фальшивого "изобилия", называвших катастрофой взлет цен. Нет, ребята, твердил я, вот когда не на один день из-за лопнувшей трубы, не на месяц, а ВООБЩЕ замрут свистящие, шипящие краны и доведется из Днепра ведрами таскать воду, – тогда и придет конец всему!

Перед выходом я тщательно проверил очки. Старался использовать их лишь для чтения и письма, вынимая пореже: лопнувшая оправа была склеена последними каплями "Момента", дужки держались на канцелярских скрепках. Потеря очков равнялась утрате возможности работать, более того – гибели всего мира букв.

Следующий ритуал я совершил, уже шагая по улице, – привычным жестом выставил перед собой дозиметр. Миллирентгены были те же, что и месяц назад. Может быть, там уже все распалось, в этом проклятом Крыму, или ушло в землю, и стрелка скоро поползет обратно?..

"Настроение бодрое, идем ко дну!" – сказал я себе, поднимая воротник. День обещал быть промозгло-мокрым, как и многие перед ним. Какая гадкая, больная осень! Тем не менее, к Софийской площади, рядом с которой жил Бобер, я тронулся пешком, поскольку автобус мог не прийти очень долго, а на велорикшу уже не было денег.

Под мелким, точно пудра, холодным дождем в Золотоворотском сквере копошились бездомные: одни еще спали, закутавшись в тряпье, на каменных барьерах или скамьях, другие уже подкреплялись чем Бог послал; матери стирали белье в бассейне фонтана, где застоялась дождевая вода; носились друг за другом, визжали чумазые дети. Запах немытого тела и прелой одежды разливался по улице… Владимирская от Прорезной была уже разгорожена, следы недавнего обстрела где прикрыты досками, где засыпаны кучами песка. Лишь на сером торжественном фасаде Республиканской службы безопасности, каковой и служил главной мишенью для ракет "галицийских соколов", зияли откровенные выбоины и окна без стекол.

Проходя по липким дощатым мосткам, я чуял на себе подозрительные взгляды двоих автоматчиков, стоявших на углу. Возможно, их насторожил мой ободранный "дипломат" – в таких частенько носили взрывчатку смертники, подбираясь к своим жертвам.

В подъезде у Бобра тоже дежурил парень из РСБ – дом был престижный, жили тут и офицеры-межрегиональники, и даже концессионеры. Я нашел себя в списке сегодняшних гостей; эрэсбэшник похлопал меня по груди и бедрам, заставил выгрузить все металлическое, пропустил через "ворота"; паспорт изучал так, будто имел на меня ориентировку. Да, напугали их "соколы"...

Старый друг Бобер, хлопнув меня по брюху и лживо заявив, что я толстею, проводил в гостиную. Заняв громадное кожаное кресло, я, как обычно, позавидовал роскошной жизни Бобра. Имея трехкомнатную, начала века, квартиру с настоящей лепкой на высоченных потолках, он еще и располагал средствами поддерживать ее в должном блеске. Вместо того, чтобы распродать отцово наследство за валюту, гордо выставлял его напоказ: богемский хрусталь, сервизы с пастушескими сценами, лысых нефритовых даосов. Сам любовался всем этим, мыл, протирал и размещал в новых сочетаниях.

– Что, проелся? – спросил Бобер после недолгих окольных разговоров, когда мы уже выпили по лафетничку смирновской (не "паленки"!) и зажевали концессионной квашеной капустой. – Ты извини, брат, – больше восьмидесяти лимонов не дам, сам, понимаешь, жду аванса…

Я быстро прикинул в уме. Восемьдесят миллионов гривен – сумма не ахти какая, но залежавшиеся талоны отоварю, пока не вышел их срок. Нет, миллионов пять пропью, конечно. А может быть, еще за восемнадцать куплю три доллара. Наконец-то, о Господи! – новая оправа для очков, и еще кое-что. Заманчиво. Но уж если одолжаться перед Бобром, то по-крупному. Оттого я сказал: