Виталий Чернов - Сын розовой медведицы

- В том-то и дело, что Федор Борисович был уверен в таком исходе. Хуги уже при нем фактически был не мальчик, а вполне оформившийся дикий человек. Что же говорить о нем сейчас?

- Да-да, - согласился Сорокин. - Но давай подождем до утра. Неужели науке неизвестны обратные, обнадеживающие факты?

- Нет, неизвестны. Во всяком случае, подобные.

- И все-таки подождем, хотя я понимаю, нам нельзя ошибаться...

* * *

В воздухе опять закружились снежинки. Сперва они были редкими. Начавшийся ветер будто донес только горстку хлопьев, сорвав их с белых пиков, донес и развеял над станом. А четверть часа спустя вокруг уже ничего не было видно. Сразу все побелело, помутилось, температура резко упала, и началась круговерть.

- Каим, - сказал Ильберс Сагитову, - прикрой Хуги еще кошмой и назначь дежурство, как мы условились.

- Все сделано, селеке.

- Ну спасибо, значит, можно спать.

Но если бы он мог уснуть... Он чувствовал, что изнемогает от усталости, что его тело просит покоя. Но на душе было ужасно скверно.

Ильберс прилег рядом с Сорокиным и укрылся с головой. Сорокин уже тихо посапывал. Сон, наверно, пришел к нему сразу, как только он лег и закрыл глаза. Храпели и остальные. Ильберс попробовал думать об Айгуль. Скоро он вернется в Алма-Ату. Теперь осталось совсем немного. Потом будет свадьба. Он пригласит на нее всех друзей и знакомых. В его дом на правах хозяйки войдет женщина, лучшая женщина на свете. Тогда в жизни будет все: увлекательная научная работа, разнообразный отдых, любовь, какие-то новые устремления. "А что ожидает твоего двоюродного брата, который лежит сейчас связанным?" - не к месту возник вопрос. "Вот еще! - сердито подумал Ильберс. - При чем тут брат? Просто глупо отождествлять наши судьбы..."

Ильберсу стало жарко. Он отбросил полог. На лицо посыпались холодные покалывающие снежинки.

- Тьфу ты дьявол! Да где же сон-то?

Метель в горах разыгрывалась все сильнее. Скрипел в камнях упругий ветер, и сквозь этот скрип долетал откуда-то тягучий одинокий вой красного волка. Костры давно погасли и даже не дымились. На кострищах выросли белые холмики снега. Ильберс полежал, послушал вьюжную ночь и как-то вдруг сразу провалился в ошеломляющую бездну сна.

...Его кто-то долго тряс за плечо. Он слышал, что трясут, просят проснуться, но проснуться не мог.

- Селене, селеке, проснитесь! - тормошили его.

Он с трудом разлепил глаза.

- Что?.. Что случилось?

- Селеке, ему плохо.

Над ним стоял Каражай.

- Кому плохо? - все еще не понимал Ильберс.

- Ему. Он мечется. Говорю, ему плохо!..

Сонной одури как не бывало. Ильберс вскочил. Было совсем светло и тихо. Так тихо, что писк комара был бы слышен на расстоянии. Легкая красивая заря, разлившаяся за четкими очертаниями снежных пиков, красила чистое голубеющее небо розовыми полосами. Все вокруг было белым-бело. Только далеко внизу, там, где лежала долина Черной Смерти, вызывающе зеленели луга и лес. Снежные летние бураны не спускаются ниже ореховых лесов.

В лагере все спали непробудным сном.

Ильберс поспешил за Каражаем. На носилках метался Хуги. Одеяло и кошма, которыми его прикрыли, валялись рядом. Связанный пленник конвульсивно дергался, перекатывал голову, как в бреду, бился ею о концы палок. Все тело у него стало каким-то синюшно-матовым.

Первым побуждением Ильберса было разрезать на нем веревки. Конечно же, это случилось из-за нарушения нормального кровообращения. Не очень-то соблюдая осторожность, Ильберс придавил выгибающееся на носилках тело, стал ощупывать петли аркана. В самом деле, их пора было давно ослабить. Он торопливо стал перепускать петли, перевязывать узлы.

- Ну-ну, - приговаривал, - успокойся. Вот теперь лучше. Сейчас все восстановится.

Хуги все еще перекатывал голову. Глаза были широко открыты. В них метался животный страх. Ильберс схватил пригоршню снега, прижал к его лбу.

- Держи ему голову, - сказал он Каражаю. - Сейчас, сейчас все пройдет.

Через некоторое время буйство Хуги действительно прошло. Взгляд прояснился, и в глазах появилось нечто осмысленное, человеческое. Он внимательно поглядел на Ильберса, а потом тихо вздохнул и отвернулся. У Ильберса будто все оборвалось внутри от этого взгляда, и от этого человеческого вздоха, и от того, что Хуги, совсем как сломленный неволей человек, от него отвернулся.

- Селеке, он, кажется, уснул. Я пойду разбужу Айбека, - сказал Каражай негромко. - Идите спать.

- Не надо будить, - ответил Ильберс. - Иди, Каражай. Я теперь все равно не усну. Я подежурю. Иди.