Ольга Онойко - Дикая раса

Нетекучая вода — реки сахарного льда засыпают в колыбелях облаков…

Здесь тихо, здесь хорошо, и кажется, что певунья плутает без цели, выйдя к побережью Моря Нежности из страха и тьмы, но это не так — она знает, куда идет, что ищет, ей нужно подкрутить колок басовой струны и выправить строй.

Неописуемо далеко, под огненным рассветом Кадары, мира царствующего, владыка войны Р’харта нетерпеливо встряхивает гривой, заплетенной в тридцать семь кос. Он ожидает, когда установится связь с «Йиррма Ш’райрой», флагманом его драгоценности, его правого сердца и «второго лезвия», Т’нерхмы. Со связью разлад, и гнев томит главное сердце владыки, но в левом сердце его радость битв, а в правом — любовь, и потому он счастлив, как может быть счастлив воин.

Он вспоминает узор на доспехе Т’нерхмы — там герои легенд, Ш’райра и Л’йартха, сплетенные в поединке наполовину смертоубийственном, наполовину страстном; нет краше доспеха, нет краше его обладателя… и х’манки смешны владыке, и веселой игрой будет сражение у Ррит Айар, которую по глупости своей они нарекли Третьей Террой.

«Ймерх Ц’йирхта», собственный корабль владыки, ждет на орбите. Великолепнейший из великолепных, названный именем верховного бога мужчин, он достоин рук Р’харты, он прекрасен, как все, что окружает вождя воинов, и все же он — непарный клинок. Достаточно «Йиррма» cо свитой охотился на суденышки х’манков, достаточно времени «второе лезвие» провел вдалеке. Пора стягивать войско для радости. Даже ничтожный ирхпа рассвирепеет, если умело его дразнить; мягкотелые х’манки в неистовстве, они рвутся к Айар большой стаей, и встреча обещает быть жаркой.

Т’нерхма нужен ему там.

«Отпускают в небо лучшую из звезд…» — шепчет слабая жалкая х’манка в полутьме медотсека, в маленьком уязвимом суденышке, трогая струну, и другую, и третью, роняя слова, как перья: «Поднимайся и сияй…»

В глазах темнеет, но Айфиджениа улыбается, допевая последние строки. Она слышит, как по-новому звучит мир.

Ей нравится эта песня.

…и наперерез се-ренкхре, отгораживая собой едва живую ракетоноску, на крейсерской скорости идет «AncientSun», прекрасный, как заря и любовь, первый из десяти близнецов-Тодесстернов, — сорвавшийся с лунных верфей, как с ветвей, еще незаконченный, достраиваясь на ходу, он идет! корабли сопровождения идут за ним, и перед ним, и по четыре стороны от него, ярая стая, ощеренная установками сверхсветового огня, и титанические мобильные доки, и вихри искр-истребителей. Сама Победа прокладывает ему курс.

«…Древнее Солнце!» — выкрикивает Ифе безмолвно, одними нервами, пересохшие губы не слушаются ее, но это уже неважно, потому что — все, она сделала все, что могла…

Адмирал Луговский ведет Первый ударный флот.

Морески уронил челюсть.

О’Доннелл сказал что-то на родном языке.

Маунг Кхин зажмурился и потер лоб. Его точно придавило сверху чем-то большим и тяжелым, но мягким: изнеможение и уют. Даже по сторонам смотреть не хотелось. Встать удалось бы лишь ценой сверхчеловеческих усилий. Впрочем, вставать Кхин и не собирался. Мысли по-прежнему текли быстро и ясно: судя по курсу Первого флота, ремонтникам не составит труда поймать «Миннесоту» в грависеть и отправить в один из доков. Действий пилотов не потребуется еще несколько часов.

Опасность оставалась. Что мешало ррит атаковать ракетоносец, невзирая на приближение более мощного, опасного и достойного противника? Просто расстрелять, не тратя времени?

Но Маунг был уверен, что этого не произойдет.

Он полулежал, утопая в дремотной слабости, когда голоса Морески и второго пилота, по десятому разу обсуждавших чудеса в решете, рояли в кустах и тому подобное, стихли, и устав вновь был нарушен. «Лакки пришел», — ощущая достойную Белой Тары любовь ко всему миру, подумал Маунг.

— Ого! — сказал сержант. Кхин, не размыкая век, представил, как тот, осклабившись по обыкновению, читает показания сканеров через голову Морески, и Алеку даже в голову не приходит одернуть Лэнгсона, тем более — выставить из рубки… Маунг почти улыбнулся, услыхав знакомый звук: Лакки грыз морковь.

— Сейчас очередное внеплановое закончится, — жизнерадостно сообщил Патрик. Он тоже был преисполнен симпатии к бытию в целом, включая морковку и сержантов.

— Ну-ну, — одобрил Лакки.

«А ведь он не удивлен, — подумал Маунг, — он и ждал чего-то подобного, похоже…»

Неожиданно первый пилот понял, что сам — тоже ждал. Несколько минут он чувствовал себя странно и нехорошо, а потом пришли безмятежная уверенность и покой. Увидев на экранах флагман Луговского, Кхин почувствовал облегчение и усталость, но не изумление, как второй или Морески. Маунг думал о загадках человеческой психики, когда сканирование завершилось и координаты стали точнее.