Энн Миллер - Взгляд в прошлое

Ступеньки, ведущие вниз, исчезли, превратившись в снежный склон. Я ухватился за круглые перила и осторожно сполз вниз. Колокольчик на двери бешено звякнул, когда я ввалился в дверь, с трудом отвоеванную у снежного завала.

О, блаженный оазис тепла и света! Когда я скинул намокший шарф и снял куртку, то услышал в задней комнате взволнованный разговор.

- Но вы бы не захотели, - серьезно рассуждал Маккефри, - сообщать им, что это из будущего.

- Почему нет? - спросила Ариэль. - Разве вы не пожелали бы узнать это, случись подобное с вами? Как круто это даст по мозгам!

Я пропустил следующую часть разговора, потому что наклонился стянуть галоши. Я учуял запах горячего вина, сдобренного специями, и был не прочь угоститься.

- Ага, - протянул Фечнер, когда я вошел в комнату. - Вот тот человек, который ответит на наш вопрос.

- Какой такой вопрос? - осведомился я, счастливо погружаясь в мягкое коричневое кресло, которое стало «моим» с тех самых пор, когда я освободил его от кучи книг. - Я понял, ребята, что вы тут уже некоторое время общаетесь. Потому как на ступеньки уже можно звать горнолыжников, и только мои следы смогут им немножко помешать.

Маккефри широко повел своей кружкой с вином:

- Tempus fugit, когда веселишься.

По какой-то неизвестной причине Ариэль нашла это страшно забавным и так расхохоталась, что плеснула вино на рубашку. Взглянув на пятно, она удивленно поморгала по-совиному и торжественно произнесла:

- О, хорошо же, hodie adsit, cras absit. - И захохотала снова.

Я подозрительно посмотрел на вино, которое Фечнер протягивал мне:

- Что это вы, ребята, туда кладете?

- Успокойтесь, дети малые, - призвал Фечнер. - Надо задать вопрос.

Он и сам был в великолепном настроении, даже легкомыслен, он прямо-таки сиял изнутри, широко улыбался, и глаза искрились, когда он спросил меня:

- Если бы вы могли передать книгу, любую книгу, кому-нибудь, кто жил раньше, какую бы вы выбрали и кому бы отдали?

- Я бы передал биографию Христофора Колумба самому Колумбу, - сразу ответил я.

- А вы не боитесь, что измените историю? - спросила Ариэль. - Мы жуем эту проблему уже несколько часов.

- А почему бы ее не изменить? Что хорошего в нынешнем положении вещей? Если бы Колумб знал, что не найдет ни специй, ни шелков Востока, он бы никогда не отправился в странствие, тем более на запад. Он бы никогда не нашел Новый свет, и коренные американцы жили бы в мире.

- Но вы бы никогда не узнали, насколько изменили мир и изменили ли его вообще. Неоткуда было бы узнать. Не-ет, я бы выбрала

книжку несущественную, приятный пустячок для развлечения, - рассудительно сказала Ариэль. - Я бы дала «Винни-Пуха» Цезарю, когда он был маленьким мальчиком. Мне всегда хотелось встретиться с Цезарем, но только с ребенком, а не с генералом или диктатором. Интересно, каким он был малышом? Я взглянул на Фечнера:

- А вы что решили?

- Я пока не определился, зато Маккефри готов ответить. Расскажите, Роджер, на чем вы остановились?

Выбивая старый пепел из трубки и наполняя ее новой порцией табака, Маккефри размеренно вещал:

- Поначалу я собирался сделать что-нибудь знаковое, типа передать «Новый завет» Иисусу или «Холодный дом» Марии Антуанетте, но потом я разделил беспокойство Ариэль, что слишком сильно изменю историю, и остановился на более простом и, несомненно, элегантном решении. Вы знаете, как я люблю греческую трагедию?

Я кивнул. Действительно, Маккефри заявлял, что Эсхил и Софокл были богами и никакой писатель до сих пор не написал ничего, сравнимого с их трудами.

- Значит, я бы дал Софоклу «Смерть продавца». Мне хотелось бы посмотреть, как он справится с нравственным падением маленького человека, вместо того чтобы рассказывать о великих людях.

Я тут же вспомнил царя Эдипа, его непоколебимую .самонадеянность, твердую уверенность во власти над своей жизнью и судьбой, которая и привела его к гибели. И подумал о Вилли Ломане, доверяющем системе и ее видимости, верящем, что жизнь, потраченная на служение - это нечто большее, чем просто потраченная жизнь. И задумался о своей собственной жизни, о том, как близко я подобрался к провалу и ни один из моих аукционных «друзей» не побеспокоился обо мне.

- Блестяще, - сказал я.

Именно в этот момент ужасный порыв ветра ударил в задребезжавшие окна, и мы притихли, размышляя о пользе человека в своем мире и о том, как он может быть выброшен из него, когда его ценность иссякнет.

- Внимательнее надо быть, - повторил Фечнер слова жены Вилли Ломана.