Window Dark - К последней полуночи (повесть о настоящем Деде Морозе)

Грязный подтекст. Или замаскированная под улыбку боль о потерянной Снегурочке. Знает уже дедушка, что потерянные Снегурочки до добра не доходят. Знает, но ничего не поправишь. Поздняк метаться. Раньше призадумался бы. А теперь остаётся под общий смех смахивать в бороду злые слёзы.

В суетливых попытках «сохранить» мы не умеем видеть, что реально существуют лишь два варианта: «отпустить» и «потерять». Мы не умеем отпускать. Мы тянем время до последнего мига. И «отпустить» умирает, оставляя лишь «потерять».

Ты идёшь домой и ЗНАЕШЬ, что больше мне не позвонишь. А ещё НАДЕЕШЬСЯ, что и я больше звонить не стану. Никогда. Ты и не представляешь, насколько близка от истины.

Я отпустил тебя. Я успел отпустить.

Счастливого пути тебе, девочка!

Счастливого пути, моя Снегурочка!

Удачи, Самая Лучшая!

Я так хочу не думать о тебе. Не получается.

И, вываливаясь из светлого салона в морозную ночь, я не думаю о подарках и о тех, кто их ждёт. Я даже не боюсь Зимнего Снайпера и его третьей стадии. В тысячный раз я вычерчиваю перед глазами твой образ. Милое личико светится мягкой улыбкой. Пусть хоть в мечтах ты улыбаешься только для меня.

Скрипел снег, хрустели незадачливые ледышки, перемолотые в белую пыль моими беспощадными подошвами, а мир покачивался. Мне было плохо до одурения.

Голова наливалась тяжестью, словно кому-то удалось упихать туда двухпудовую гирю. То и дело сползал с плеча мешок. Расставаться всегда трудно. Но хуже всего расставаться, когда некуда идти.

Депрессия обостряет чувства. Жировая прослойка довольства, грубо сорванная событиями и фактами, обнажает нервы. Сквозь прорванную ткань привычного начинают проступать те грани мира, про которые и знать не хотелось. И каждая тебя по лицу, по лицу. Кто-то неведомый крутанул яркость и контрастность до предела, по-хозяйски врубил громкость на полную катушку и щелкнул выключателями, которые нормальным людям никогда не потребуются.

Под позёмкой коварно притаился рыжий лёд, и приходилось ступать максимально осторожно. Не беда! Надо только представить, что в подошвах у тебя раскалённые мини-печки, которые мгновенно протаивают во льду лунки. Или острые шипы. И лёд сразу теряет силу.

Я шёл по улице, застроенной деревянными домишками, когда из подворотни меня окатило великое чувство страха. Тут даже вился не дымок, а словно прорвали паровой котёл. Кто-то прятался там и боялся до омерзения. Кому-то было едва ли не хуже, чем мне. И захотелось посмотреть на этого несчастливчика.

Я нырнул в темноту. Ну, и что тут у нас? Только тёмная бочка, притиснутая к двери. От бочки и исходил ни с чем не сравнимый аромат ужаса. Наливаясь отвращением, я ни с того ни с сего саданул по бочке. Ждал лязга о металл, но сапог словно ударил в подушку. Бочка застонала, чувство невыносимой опасности сменилось прерывисто сочащейся плаксивостью.

Не бочка это была, а Дед Мороз, перепуганный до смерти.

— Ну ты, братан, и сигналишь, — сказал я, чтобы разрядить обстановку. Собаки учуют, так по клочочкам разорвут.

Что ещё можно сказать человеку, которого ты невзначай обидел? Только показать, что происшедшее — ерунда, по сравнению с событиями, которые могли случиться, да не случились.

— Собаки што, — шмыгнул носом Дед Мороз в образе бочки. — Собаки, они не тронут. Да ведь за тобой он тоже гонится, да?

Ему дико хотелось, чтобы кто-то неведомый гнался и за мной. Ему невыносимо жаждалось услышать, что кому-то может быть так же плохо, как ему. Или даже сильнее.

Я вышел из подворотни. Вот чёрт, в тёмном укрытии хотя бы не дул этот мерзкий ветер. Огни многоэтажек зазывно расплывались в слезящихся глазах. Они обещали, что где-то там меня ждёт тёплый подъезд.

Дед Мороз вылез вслед за мной. Он был толст и неопрятен. С кончика носа свисали две прозрачные капли. Щетина покрылась изморозью. Глаза закрывали дешёвенькие очки, оправа которых заставила бы уржаться всю округу. Правое стекло украшала сеточка трещин.