Елена Горбачевская - Подумаешь, какие-то шарики…

Сколько времени все это продолжалось, я не могу даже предположить. Несколько мгновений? Десяток-другой минут? Возможно. Но наконец сначала робко, а затем все активнее облака стали смешиваться, проникать друг в друга, перетекать, словно краски на палитре художника. А когда такое количество красок, пусть даже самых ярких и чистых, смешиваются вместе, то это превращается в грязь. И вскоре перед нашими взорами уже крутилось нечто коричнево-черное, не предвещающее ничего хорошего. Оля испуганно приникла к маминому плечу, пытаясь пристроиться сверху вниз, а Люда лишь молча гладила ее по волосам. Моя рука как-то сама собой нашла теплую Санькину ладошку. Мы все готовились к самому худшему.

В грязно-коричневой массе начинало твориться что-то странное. Она практически вся уже стала однородной, лишь кое-где были видны яркие фрагменты, которые блуждали в коричневом тумане, изредка сталкиваясь между собой. Причем некоторые из них тут же слипались, незамедлительно растворяясь в буроватой общей массе. Другие же наоборот, отталкивались, устремляясь в противоположные стороны, пока не находили другой яркий комочек, к которому прилипали, интегрируясь в общий конгломерат. И их, этих ярких ядрышек, становилось все меньше и меньше, пока наконец последние не растворились в этой общей каше.

И тут же что-то стало происходить со всем этим облаком сразу, целиком. Такое ощущение, что вся эта коричневая муть стала вести себя точно так же, как каждый из шариков: клубы дыма или тумана рисовали странные узоры, складывались в диковинные изображения. Только в этом случае размерчик был значительно побольше, и поэтому можно было без труда разглядеть все, что творилось внутри.

С калейдоскопической быстротой картины сменяли одна другую, перетекая друг в друга, растворяясь и снова проявляясь. То есть вроде бы ничего нового там не проявлялось, все тот же дом напротив, только в каждой из этих картинок он был разный: то горел огнем, то был залит потоками воды, то увит по самую крышу буйной растительностью…

«Картинки» сменялись и прыгали, чередуясь в своем сумасшедшем хороводе, с каждым разом ускоряя свое мельканье, пока оно не стало таким быстрым, что ничего уже нельзя было разобрать. Какие-то силы боролись там, внутри, ища выхода. Казалось, это коричневое облако дрожит в страшном напряжении, готовое прорваться мировой катастрофой. Или, по крайней мере, катаклизмом в масштабах города, в лучшем случае, микрорайона.

Вот-вот что-то должно было произойти. Я чувствовала, как ногти впиваются в ладони. Дрожание становилось все быстрее, а вместе с тем все слабее по амплитуде. Что же будет?

Секунда, еще одна… Ну! Почему ничего не происходит? Ждать уже совершенно невозможно!

А облако висело по-прежнему перед самым носом и слегка дрожало. И все. Я поймала себя на том, что все-таки дышу. Один вдох, второй… Так что же тут все-таки творится? Или не происходит ничего?

И тут я с удивлением отметила, что облако изменилось! Только совсем не так, как подсказывало наше напуганное воображение, а с точностью до наоборот: оно просто-напросто рассасывалось, таяло, исчезало, а вместе с ним улетучивался и колдовской круг на небосводе. Когда исчезли последние его ошметки, по подоконнику уныло и невозмутимо снова забарабанил тот самый дождик.

Федоровна устало опустилась прямо на пол, пробормотав сквозь зубы что-то не совсем печатное, Санька с Олей сначала было решили пасть в объятия друг друга в лучших традициях голливудского хеппи-енда, да раздумали и принялись взахлеб, перебивая друг друга, делиться впечатлениями от нечаянного приключения.

Тем временем сестрица отошла уже от первого шока и с горестным видом рассматривала свою вылизанную квартирку, которая выглядела так, будто по ней Мамай прошел: выбитые стекла, опрокинутая мебель, мелочевка, разбросанная ровным слоем в самых неподходящих местах — и сокрушенно качала головой.

— Надо же! Теперь тут убираться и убираться! Да еще стекла новые вставлять, — сетовала она.

— Ты лучше посмотри на улицу и порадуйся, что еще дешево отделалась, — ответила я.

И правда. Кругом валялись вывернутые деревья и сломанные ветки, асфальт превратился неизвестно во что и больше всего напоминал поверхность Луны, а по стенам домов, зияющих провалами выбитых стекол, и поверхностям уцелевших машин стекали кляксы разбитых и раздавленных грибов.

Я только с облегчением подумала, что наше огромное счастье состоит в том, что никто не знает, даже и не догадывается, кто именно устроил такое «развлечение» на уик-енд.