Роман Глушков - Угол падения

– И у тебя нет желания попросить у меня прощения?

– Я не вижу на то веской причины. Во-первых, я не настолько дорожу своей жизнью, чтобы унижаться перед вами, умоляя сохранить ее. А во-вторых, как бы вы ни расценивали мои действия, я все равно считаю, что поступил правильно, и потому не обязан извиняться. Мой брат, которому я позволил сбежать в Менталиберт, любезно подарил мне свои воспоминания. Поэтому теперь я в курсе, что, задерживая ваших пленников, вы выступали невольным пособником мафиозного картеля, а я помог его жертвам спастись. Так на чьей стороне теперь правда: на вашей или моей?

– Тебе хорошо известно, Арсений, что правда в Поднебесной всегда была и остается на моей стороне, – безапелляционно заявил Платт. – Вот поэтому я готов принять во внимание выдвинутые тобой смягчающие обстоятельства и не подвергать тебя наказанию. Будем считать, что мы оба виноваты в том, что здесь произошло. Однако я при всем желании не могу закрыть глаза на то, что твой, как ты выразился, брат снабдил тебя своими воспоминаниями и аннулировал результат той кропотливой работы, какой мы занимались с тобой все эти годы. Я имею в виду наши эксперименты по перевоспитанию Арсения в новую личность, искореняя преступные наклонности Белкина путем абстрагирования его от привычного человеческого естества. Уверен, еще пять-шесть лет, и ты стал бы совершенно другим либерианцем. Но, увы – один непредвиденный фактор, и все пошло насмарку… Хотя помимо этого фатального стечения обстоятельств случилось еще одно, и, к счастью, удачное. Благодаря ему я заполучил воистину уникальнейший материал для исследования, в сравнении с которым твое загрузочное досье выглядит – прошу, не обижайся, – все равно что дешевый бульварный романчик рядом с библией издания Гуттенберга… Впрочем, тебя это уже не касается. Ты не оправдал моих ожиданий и снимаешься с опытов.

– Чтобы отправиться в небытие?

– Да будет тебе, – отмахнулся креатор. – Не спорю, семь лет назад я поступил с твоим досье отнюдь не самым гуманным образом. Но не надо считать меня совсем уж неблагодарным мерзавцем. Несмотря на то что наше сотрудничество завершилось столь прискорбно, я тем не менее сделал на его основе ряд существенных выводов и посему не могу сказать, что мы потерпели полное фиаско. Да и ты, Арсений, тоже извлек за минувшие годы для себя кое-какие уроки, пусть даже не хочешь в этом признаваться. Так что, думаю, обычное увольнение со службы станет тебе достаточно суровым наказанием. Получишь в качестве выходного пособия свой прежний М-дубль вместе с его загрузочным досье, и проваливай в Менталиберт. Искренне надеюсь, что ты сможешь начать там нормальную законопослушную жизнь. Ну а нет, значит, опять подтвердишь мою теорию о неисправимости таких прожженных законопреступников, каким ты когда-то был…

Вот так, после тринадцати лет небытия и последующего семилетнего участия в экспериментах чокнутого креатора, я снова был отпущен в плавание по волнам безграничного М-эфирного океана. И на сей раз я шел по нему на своем собственном корабле, а мне в паруса бил ветер полной свободы. Единственное, что омрачало мою эйфорию, это необходимость заново учиться дышать и ходить – за годы, проведенные в шкуре передвигающегося на гусеничном шасси робота, я утратил все человеческие навыки, кроме, пожалуй, умения мыслить. Но за шанс вырваться из Поднебесной я был готов вытерпеть все муки возвращения в прежнее тело, каким бы хрупким и болезненным ни выглядело оно в сравнении со стальным корпусом Людвига.

Когда мне доводилось в последний раз умирать в М-эфире, Менталиберт был всего лишь красивой светлой мечтой, поэтому до сего момента я знал о нем только понаслышке. И теперь я брел по Бульвару, словно бывший заключенный, вышедший из тюрьмы после двадцатилетней отсидки в незнакомый и оттого пугающий его мир. Меня все еще пошатывало и от непривычной ходьбы на двух ногах, и от головокружения, вызванного здешней многолюдной суетой, и от банального опьянения свободой, обретенной мной взамен обещанной кары.

Я понятия не имел, как буду жить дальше, однако кое-какой путеводный ориентир у меня был: воспоминания моего брата – настолько ясные и живые, что в сравнении с ними жизнь робота Людвига казалась теперь лишь бесцветным сном, растянувшимся на семь унылых лет. Поэтому я знал, куда направиться в первую очередь: в Храм Созерцателя – единственное место в Менталиберте, где Арсению Белкину не откажут в приюте и, возможно, даже обрадуются. Первое время поживу там, а дальше поглядим. В конце концов, я еще не настолько стар, чтобы просиживать время в каменных стенах какой-то церкви. Отшельничество – удел тех, кто пресытился жизнью. Я же, наоборот, ощущал сейчас настоящий азарт исследователя, в кои-то веки дорвавшегося до недосягаемого прежде объекта своего научного поклонения и переживающего в связи с этим невиданный душевный подъем.