Томас Диш - Концлагерь

Светский хроникер из меня никудышный. Остается только ждать.

Позже:

Половина третьего акта. Фантаетаика

Именно что фантастика — ифинита!

Естественно, редактировать еще и редактировать, но финита. Благодаря…

Кому? Августин пишет в своей «Исповеди» (Т, I): «Воззвать не к Тебе, а к кому-то другому может незнающий». Опасность, одинаково присущая как искусству, так и мраку. Что ж, если за «Аушвиц» мне следует благодарить дьявола, пусть будет зафиксировано, что благодарю — и отдаю ему должное По часам конец рабочего дня. До обеда еще есть немного времени, так что, я подумал, не мешало бы сделать несколько предварительных заметок, пролить свет на то, что имеет шансы непосильно обременить мое неверное перо, если вечер окажется хотя бы вполовину так насыщен событиями, как грозится.

В первые головокружительные мгновения — когда дописал в «Аушвице» заключительный акт, и вдруг голые стены моей кельи стали совершенно невыносимы, предоставляя болезненному воображению простор куда шире, чем любой тест Роршаха (ибо разве не были они суть экран, на который я по очереди проецировал сцены моей чернушной комедии), — я выбрался на подкашивающихся ногах в гипогенный дедалов лабиринт коридоров и совершенно случайно набрел на тайный центр его или, по крайней мере, на местного минотавра, Ха-Ха Который, питая невероятные надежды хаастовы и оттого слегка не в себе, предложил мне составить ему компанию в сошествии на четыре уровня вниз, в скромную катакомбную храмину, где недавно состоялось представление «Фауста» и где развернутся сегодняшние торжественные мистерии.

— Волнуетесь? — спросил он, хотя прозвучало это скорее как утверждение.

— А вы нет?

— В армии волноваться хочешь не хочешь, а отвыкнешь. К тому же, когда настолько уверен в исходе… — Он слабо улыбнулся, выражая уверенность в исходе, и кивком пригласил меня в лифт. — Нет, вот когда кое-кто кое-где в Пентагоне услышит, чего я добился, это будет всем волнениям волнение. Не будем переходить на личности.

Но ни для кого не секрет, что лег двадцать уже маленькая, но могущественная клика в Вашингтоне выбрасывает на ветер миллионы и миллиарды долларов налогоплательщиков — на освоение так называемого космического пространства. В то время как внутренний космос остается совершенно не исследован.

А когда я не клюнул на приманку:

— Вы, должно быть, недоумеваете, что это такое, внутренний космос.

— Звучит очень… интригующе.

— Это моя глубоко личная идея; помните то, что я говорил прошлый раз насчет материализма современной науки? Понимаете, наука признает только факты из области материального, тогда как у всего в природе есть две стороны, материальная и спиритуальная.

Точно так же, как у любого человека есть две стороны — тело и душа. Тело — продукт земли, темной и дольней; как раз оно-то в алхимии и должно быть альбифицировано — то есть выбелено, словно сияющий меч наголо. — Он ораторски помавал руками, будто бы нащупывая рукоять этого самого меча. Подход же ученого-материалиста фундаментально узок и всецело сосредоточен на космосе исключительно внешнем, в то время как алхимик всегда осознает, насколько важно, чтобы тело и душа не были разобщены, — естественно, поэтому его гораздо больше интересует космос внутренний. Да я мог бы целую книгу об этом написать… будь у меня язык подвешен, как у вас.

— О, книги! — выпалил я, торопясь притушить его энтузиазм. — На свете столько вещей поважнее книг. Как говорит Библия, «составлять много книг конца не будет». Деятельная жизнь может принести обществу больше пользы, чем…

— Саккетти, кто бы говорил. Я, что ли, проторчал всю жизнь в башне из слоновой кости? Все равно книга, которую я имею в виду, это не бульварщина какая-нибудь. Она могла бы ответить на множество вопросов, которыми сегодня задаются люди, не лишенные определенной чувствительности. Вы не будете так любезны глянуть кое-какие мои наметки?..

Видя, что его не остановить, я, скрепя сердце, сдался.

— Было б очень интересно.

— И, может, вы посоветовали бы мне, что и как там улучшить. В смысле, сделать понятней среднему читателю.

Я сумрачно кивнул.

— И, может быть…

От закручивания пыточных тисков на последний оборот меня спасло то, что ко входу в святилище мы прибыли одновременно с доктором Эймей Баск.

— Раненько что-то вы, — сказал ей Хааст. Излучаемая им аура товарищества втянулась, как рожки улитки под панцирь, при виде Баск — в сером, строгом и плоскочервеобразном костюме, безбровой, грозно возвышающейся на железных каблуках, словно на стременах, и готовой по первому же сигналу вскачь ринуться в битву.