Айзек Азимов - Немезида (пер. Ю.Соколов)

Генарр говорил с улыбкой – несколько напряженной. Что бы сказала Марлена? – подумала Инсигна.

– Питт вовсе не жуткий, – ответила она. – Иногда он просто утомляет, но это другое дело. Знаешь, Сивер, когда мы были молодыми, я всегда думала, что однажды ты станешь комиссаром. Ты был таким умным.

– Был?

– Ну и остался, я в этом не сомневаюсь, только в те дни ты был поглощен политикой, у тебя были такие изумительные идеи. Я тебя слушала как завороженная. Из тебя мог бы получиться комиссар получше, чем из Януса. Ты бы прислушивался к мнению людей, ты не стал бы слепо настаивать на своем.

– Вот потому-то я и был бы очень плохим комиссаром. Видишь ли, у меня нет цели в жизни. Только стремление во всем поступать по правде и надеяться, что все закончится благополучно. А вот Питт знает, чего хочет, и добивается этого любыми методами.

– Сивер, ты не понимаешь его. У него сильная воля, и он человек разума.

– Конечно, Эугения. Такая рассудочность – великий дар. К чему бы он ни стремился, цель его всегда идеально правильна, логична и основана па весьма человеческих мотивах. Но изобрести новую причину он умеет в любой момент, причем с такой непосредственностью, что убедит заодно и себя самого. Если тебе приходилось иметь с ним дело, ты, конечно, знаешь, как он может уговорить тебя сделать то, чего ты не собираешься делать, и добивается этого не приказами, не угрозами, а весьма разумными и вескими аргументами.

– Но… – попыталась возразить Инсигна.

– Вижу, и ты успела уже в полной мере пострадать от его рассудочности, – язвительно заметил Генарр. – Вот, значит, видишь сама, какой он прекрасный комиссар. Не человек, а комиссар.

– Ну, я бы не стала утверждать, что он плохой человек – здесь ты, Сивер, пожалуй, далеко зашел. – Инсигна покачала головой.

– Что ж, не будем спорить. Я хочу видеть твою дочь. – Он поднялся. – Ты не станешь возражать, если я зайду к вам сразу после обеда?

– Это будет прекрасно, – согласилась Инсигна. Генарр глядел ей вслед, и улыбка медленно гасла на его лице. Эугения хотела вспомнить прошлое, но он ляпнул про мужа – и все.

Он тяжело вздохнул. Удивительная способность – портить жизнь самому себе – так и не оставляла его.

Эугения Инсигна втолковывала дочери:

– Его зовут Сивер Генарр, к нему следует обращаться «командир», потому что он распоряжается в Куполе.

– Конечно, мама, я буду называть его так, как положено.

– И я не хочу, чтобы ты смущала его.

– Не буду.

– Марлена, это тебе удается слишком легко. Ты сама знаешь. Отвечай ему без всяких поправок на твои знания языка жестов и выражений лица. Я прошу тебя! Мы с ним дружили в колледже и некоторое время после его окончания. Потом он десять лет провел здесь, под Куполом, и, хотя я не видела его все это время, он остался моим другом.

– Значит, это был твой парень.

– Именно это я и хотела тебе сказать, – подтвердила Инсигна, – и я не хочу, чтобы ты следила за ним и объявляла, что он имеет в виду, что думает или ощущает. Собственно, он не был моим парнем, как это принято понимать, он не был моим любовником. Мы с ним дружили, нравились друг другу – и только. Но после того как отец… – Она качнула головой и махнула рукой. – Следи за тем, что говоришь о комиссаре Питте – если о нем зайдет речь. Мне кажется, что командир Генарр не доверяет комиссару Питту.

Марлена одарила мать одной из редких улыбок.

– Уж не наблюдала ли ты за поведением командира Сивера? Значит, это тебе не кажется.

Инсигна покачала головой.

– Ты и это видишь? Разве трудно перестать хоть на минутку? Хорошо, это мне не кажется – он сам сказал, что не верит комиссару. И знаешь что, – добавила она скорее для себя, – у него могут быть на это веские причины. – И, взглянув на Марлену, она внезапно опомнилась: – Давай-ка еще раз повторю, Марлена. Можешь смотреть на командира, сколько тебе угодно, и делать любые выводы, но не говори об этом ему. Только мне. Поняла?

– Ты думаешь, это опасно?

– Не знаю.

– Это опасно, – деловито проговорила Марлена. – Про опасность мне стало понятно, едва комиссар Питт отпустил нас на Эритро. Только я не знаю, в чем она заключается.

Первая встреча с Марленой явилась для Сивера Генарра тяжелым испытанием, к тому же девочка угрюмо поглядывала на него, словно давала понять, что прекрасно видит его потрясение и понимает его причины.

Дело было в том, что ей ничего не передалось от Эугении: ни красоты, ни изящества, ни обаяния. Только большие ясные глаза так и буравили его… Но они были унаследованы не от Эугении. Глаза были лучше, чем у матери, и только.