Александр Чуманов - Находка

К берегу он возвращался раскрепощенно и резво, разрезая неподвижную утреннюю воду торопливыми саженками.

Потом Лева сделал небольшую пробежку по саду, тщательно обтерся жестким массажным полотенцем, похлопал себя по впалому животу и скрылся в домике. Но сразу снова появился, таща огромную стеклянную бутыль с чем-то аппетитно розовым внутри. Он вылил настойку в ту же речку, и на пару минут медленно бегущая вода окрасилась в приятный красный цвет. Но только на пару минут.

Теперь Лева чувствовал себя наконец-то совершенно свободным. Неделя, полная страхов, самый малый из которых он пережил накануне в электричке, благополучно закончилась. И он целый день увлеченно работал в саду за троих - и за себя, и за жену с тещей, гостивших в деревне, - полол, окучивал, прореживал, подрезал, подвязывал, и не знаю, что они там еще делают целыми днями, эти сегодняшние мичуринцы.

Лева лег спать, ощущая в членах приятную усталость и тихую радость в сердце от хорошо начавшегося и так же хорошо окончившегося дня. Он сладко потянулся в постели, зажмурился, надеясь мгновенно заснуть...

"Дурак я, дурак! - эта метнувшаяся в голове мысль разом сбила Леву с дороги, ведущей в страну сладкого забытья и радужных грез. - Кретин последний, и больше никто! Иметь то, чего не имеет ни одна душа в мире, ни один воротила из военно-промышленного комплекса, ни один начальник АХО, и так, за здорово живешь, потерять! Утопить добровольно да еще потом весь день радоваться, что легко отделался. Ну, где еще в природе встречаются на свободе такие дураки!"

Напрасно кто-то, сидящий внутри Левы, пытался вразумить своего хозяина, пытался выяснить хотя бы, зачем Леве вдруг сдался этот горшок с неизвестным, а может, и очень опасным содержимым, если уже все было решено и обдумано. Все напрасно.

В общем, посреди ночи наш Лева встал и отправился к речке. И речка, такая домашняя и ласковая днем, показалась ему в темноте загадочной и страшной. К тому же от одного вида черной воды его начал бить озноб. Но о возвращении назад, в теплую постель, не могло быть и речи. Словно сам заточенный в горшке, джинн звал его с речного дна, молил об освобождении. Впрочем, если бы кто-то действительно звал Леву на помощь, он бы, может, и не отозвался, поскольку был от природы робким и не очень уверенным в своих физических возможностях. Значит, тут имело место что-то другое. Да ладно, не важно. А важно то, что, пересилив страх, Лева вошел в воду и поплыл, а достигнув середины, нырнул, набрав в легкие побольше воздуху.

Это малоприятное купание продолжалось часа три. Уже у Левы зуб на зуб не попадал, уже судорога начинала сводить ноги, уже маячила реальная перспектива подхватить пневмонию или что похуже. А бедный Лева, которому, как мы знаем, ничего особенного не требовалось от жизни, все нырял и нырял в эту враждебную пучину. Видимо, кувшин маленько отнесло вниз по течению, что и осложнило поиски. К тому же приходилось искать только на ощупь, и любой здравомыслящий человек отложил бы это купание до утра. Но Лева в этот момент к числу здравомыслящих, конечно же, не относился. Да и нырять вот так, на глазах соседей, означало бы давать потом неизбежные объяснения. А где их возьмешь?

Наконец Лева нашарил среди камней драгоценный кувшин, отвязал груз и поплыл к берегу. Войдя в домик, он рухнул без сил. Но потом, одолевая изнеможение, поднялся, поставил на плитку чайник. И пожалел о смородиновке, пусть и перестоявшей маленько.

На другой день Лева отправился на электричку, неся под мышкой огромный сверток. Ему мерещилось, что люди с подозрением провожают глазами его самого, а главное, его ношу. Но, естественно, только мерещилось. Мало ли какие диковинные свертки бывают у людей на станции, их и разглядеть-то не успеешь, да и неинтересно.

А в электричке опять навалились сомнения. И по мере приближения к городу эти сомнения все крепли, пока не оформились в конкретный замысел. Лева решил "забыть" кувшин в вагоне и, таким образом, отделаться от него раз и навсегда.

Но уже через пару часов он бегал по вокзалу от одного человека в форменной фуражке к другому, бегал с выпученными от отчаяния глазами. И снова был счастлив, что пропажа благополучно нашлась, что никто не успел открыть пробку.

А потом он оставлял кувшин в трамвае и снова искал его, унижаясь и заискивая перед каждым, от кого могла зависеть судьба драгоценного и ненавистного сосуда. А потом совал свой кувшин в самосвал с мусором, чтобы очень скоро рыться в отбросах с отчаянной решимостью перерыть всю городскую свалку. Но стоило Леве в очередной раз притащить своего мучителя домой и поставить куда-нибудь, поклявшись больше не пытаться от него избавиться, а тем более открыть пробку, как начинали чесаться руки...