Александр Чуманов: Ветер северо-южный, от слабого до уверенного

А тут что ж, от любого ведь из этих диагнозов можно запросто помереть досрочно, не дожидаясь, пока болезнь сама с тобой расправится.

Впрочем, это уже не про Владлена Сергеевича, это про другой сорт людей. Он же и ему подобные просто никак не могли быть такими слабонервными, чтобы помирать от каких бы то ни было слов. Он и ему подобные просто обязаны были быть закаленными всякими жизненными невзгодами. Уж такой это особый сорт людей - настоящие прирожденные общественные деятели. А Владлен Сергеевич Самосейкин только таковым и был.

Скажете, не слишком ли много противоречий в этой, своего рода, характеристике? А не больше, чем в самом человеке. Человек, это мое твердое убеждение, более противоречив, чем ему хочется про себя думать. Человек-деятель - и тем более.

А еще, как мне представляется, он придумывал себе самые страшные болезни, чтобы попугать. Для начала свою преданную Катю, а через нее - и весь мир. Попугать, известное дело, чем - надвигающейся невосполнимой и безвременной утратой.

Он и понимал, что мир не напугается, что мир и не такие утраты принимал с полнейшим равнодушием, хотя кто-то за него всегда торопился утверждать, будто бы человечество еще сильней сплотилось благодаря обрушившемуся горю. Что делать, всегда же есть желающие высказаться от имени целого многообразного мира. Зуд, что ли, бывает такой у некоторых, Бог его знает...

Словом, все это понимал матерый и опытный Самосейкин, но не мог отказать себе, по-видимому, в этом малюсеньком, призрачном удовольствии, в этой эфемерной сладости прикинуться умирающим и глядеть, глядеть вожделенно, как нарастает и набухает народная скорбь. И вот ведь ничего такого не набухало, даже у родной жены, а он все одно усердствовал в этом нагнетании фальшивой трагедии.

А все сорт, все - сорт. Да Бог с ним, кто из нас без греха, без пунктика, без извинительных слабостей и страстишек, Никто. Из нас. Или они, общественные деятели, нё из нас? А из кого? Сперва вроде бы из нас, а потом вроде бы и не из нас?

- Вся жизнь отдана людям, - скорбно повторил Владлен Сергеевич.

- Сходи в больницу, вдруг еще не вся, - не очень-то стараясь придать голосу сострадательный и надрывный оттенок, присоветовала жена, - может, выпишут чего-нибудь...

- Что?! Как ты можешь?! Ты, верный друг и соратник! Как ты можешь мне такое советовать, Катюша! - так патетически возопил Владлен Сергеевич, только и дожидавшийся, по-видимому, этих именно слов.

То есть это был диалог, ставший уже почти ритуальным, отработанным до мелочей. Едва верный друг и соратник напоминала Самосейкину о больнице, сразу прорывалось из него его излюбленное отчаяние. Совсем уж смирился бывший общественный деятель со своей отставкой, но как вспоминал про спецбольницу, услугами которой только и воспользовался в свое время лишь два разика, да и то не всерьез, а ради профилактики, ради невинного отдыха от трудов, как вспоминал Владлен Сергеевич про эти далекие дни, так подкатывало к сердцу что-то горячее и колючее и требовало выхода в виде потока, а точнее, струи эмоциональных слов, отшлифованных жестов, требовало сочувствия, хотя бы молчаливого, поддакивания, хотя бы бессловесного, а лишь обозначаемого качанием головы.

Качать головой обязана была преданная Катюша, что она и делала, пусть не очень энергично, пусть довольно рассеянно, но Самосейкину достаточно было и того.

И он под беззвучный аккомпанемент Катиного качания головой пускался в скорбные сетования по поводу слабости материальной базы кивакинской райбольницы и связанным с этим напрямую низким уровнем медицинского обслуживания в районе.

Владлен Сергеевич вспоминал, как много он обил порогов сам лично, чтобы сдвинуть с места строительство лечебного центра, а он ведь действительно обил немало порогов, когда был настоящим общественным деятелем, а не бывшим. Он действительно искренне хотел помочь землякам с этим делом, знал ведь, как будут потом благодарны ему землячки за заботу, как припишут ему и не его заслуги в деле укрепления этой проклятой материальной базы, не знал только, что ему самому на старости лет придется, сберегая остатки здоровья, довольствоваться тем и только тем, чем довольствуются самые рядовые граждане, никакие не деятели хлопотного общественного фронта.

А вот если бы знал Владлен Сергеевич, так, может быть, удвоил, утроил бы натиск на инстанции? Может быть.

Но скорей всего, если бы знать заранее, то удвоение и утроение усилий пошло бы не по линии пробивания нужного району объекта, а по линии усиления собственных позиций, по линии поднятия уровня собственной неуязвимости.