Стивен Бакстер - Глаз времени

— Спроси об этом у Александра.

— Хорошо… Моя мать еще жива. Или была жива. Жаль, что я не могу сказать ей, что со мной все в порядке.

— Возможно, каким-либо образом она об этом знает.

— Виз, я знаю, с кем бы ты сейчас была, если бы…

— С моей маленькой дочерью, — сказала Байсеза.

— Ты никогда не рассказывала мне о ее отце.

Она вздрогнула.

— Он был красивым лодырем из моего полка. Представь себе Кейси без обаяния и понимания важности личной гигиены. Между нами вспыхнула страсть, и я была беспечной. Напились и забыли предохраняться. Когда родилась Майра, Майк был… в растерянности. Он не был плохим человеком, но мне было уже все равно. Я хотела ее, а не его. Как бы там ни было, он погиб. — Байсеза почувствовала, как у нее защипало в глазах, и она протерла их ладонью. — Порой меня не было дома несколько месяцев. Я понимала, что провожу недостаточно времени с Майрой. Всегда обещала себе, что стану лучше, но никогда не могла привести свою жизнь в порядок. Теперь я застряла здесь, и мне приходится иметь дело с проклятым Чингисханом, а я просто хочу домой.

Джош провел ладонью по ее щеке.

— Мы все хотим этого, — сказал он. — Но, по крайней мере, мы есть друг у друга. И если мне суждено умереть завтра… Биз, ты веришь, что мы вернемся? Веришь, что, если появится новый разрыв во времени, мы будем жить снова?

— Нет. А может быть, что это будет другая Байсеза Датт. Но это буду уже не я.

— Значит, у нас есть лишь этот момент, — прошептал он.

После этого наступило неизбежное. Их губы встретились, их зубы соприкоснулись, и она утащила его к себе под одеяло, срывая с него одежду. Он был нежным и неловким — почти девственником, — но прильнул к ней с отчаянной, молящей страстью, которая эхом отозвалась в ней.

Она погружалась в древнюю, растекающуюся по всему ее телу теплоту.

Но когда все закончилось, Байсеза вспомнила о Майре, и чувство вины пронзило ее, как боль сломанного зуба. Внутри себя она обнаружила пустоту, словно раньше это было место Майры, а теперь оно навеки исчезло.

И она ни на секунду не забывала о Глазе, который зло над ними нависал. Отражения ее и Джоша застыли на его сверкающей поверхности, как насекомые, пришпиленные к деревянной доске булавками.

В конце дня Александр, завершив жертвоприношения богам перед предстоящей битвой, приказал собрать свою армию. Десятки тысяч воинов построились перед стенами Вавилона. Их туники были яркими, а щиты — вычищенными до блеска. Кони их ржали и рвались в бой. Несколько сот британцев, по приказу капитана Гроува, тоже выстроились в парадном порядке. Одетые в хаки и свои саржевые мундиры, они с гордым видом взяли винтовки «на караул».

Александр сел на коня и двинулся перед своей армией, произнося речь громким, чистым голосом, и слова его эхом отскакивали от стен Вавилона. Байсеза ни за что бы не догадалась, что под своим панцирем он носит страшные раны. Она не могла знать, о чем он говорит, но в ответе воинов она не сомневалась: грохот десятков тысяч мечей, ударяющихся о щиты и свирепый боевой клич: «Алалалалай! Ал-е-хан-дрех! Ал-е-хан-дрех!..»

Затем Александр подъехал к немногочисленным рядам британцев. Он остановил перед ними коня, потянув за его гриву, намотанную на руку, и заговорил снова, но теперь на английском. Голос его звучал с грубым акцентом, но слова понять было легко. Он говорил о происшедших во время второй англо-афганской войны сражениях при Ахмед-Хеле [30] Ахмед-Хель (2-я англо-афганская война) — место сражения 1880 г., когда английские войска под командованием генерала Стюарта во время перехода в Газни были атакованы 15-тысячным отрядом гильзаев. Гильзаи потерпели поражение и бежали. Англичане потеряли 17 человек. и Майванде [31] Майванд (2-я англо-афганская война) — 27 июля 1880 г. небольшой английский отряд с шестью пушками под командованием генерала Барроуза столкнулся с афганской армией Айюб-хана. Атакой конницы газиев был сломлен туземный полк, набранный в Бомбее, и, хотя 66-й полк храбро сражался, англичане были разбиты и потеряли убитыми 32 офицера и 939 солдат. Оставшиеся в живых укрылись в Кандагаре. , которые сильно обросли мифами в казармах этих солдат, и о памяти, которую они после себя оставили.

Потом он произнес: