Виталий Сертаков - Рудимент

— Я думаю, что всем нам жопа, — не переставая качаться, прохрипел мой проницательный товарищ. — Вытянут, что сумеют, высушат и зашвырнут, как пользованный гондон. У тебя свистит в башке, заморыш. Поделись сквозняком…

— Ты узнаешь в лицо тех, кто чинил проводку во время грозы?

— Вот оно что… Хочешь им разводной ключ на клеммы кинуть?

— Вроде того, — в который раз я подивился фантастической прозорливости «маятника».

— Так силовая не здесь, — хихикнул Барков. — Она там, за щелью, снаружи.

— Это неважно. Ты поможешь мне?

— Что помочь? Пожар? Взрыв? — Владислав легонько щелкнул меня по носу. — Я свое отбегал, заморыш. Я хочу тихо сочинять песни и ловить кайф оттого, что их слушают. Потом я сдохну, и мне будет до фонаря, что творят эти мудозвоны.

— Так тебе наплевать на это? — Я кивнул на экран. — Я не буду ничего взрывать. Я хочу узнать, чем заняты в других отделах. Тебе наплевать, что от твоих песен люди в петлю лезут?

— Болтовня! — не очень решительно отрубил Барков. — На рок вечно катят бочку. На то и искусство, чтобы трясина не застаивалась!

— Как хочешь. Сам разберусь, и сам выберусь отсюда. — Я вытащил дискету, стер запись и выключил компьютер. Внезапно я почувствовал жуткую усталость. Какого дьявола я связался с этим великовозрастным хлюпиком?

— Петя, а Петя? — совсем другим тоном позвал Влад. — Так ты же выездной. Ты же можешь просто сбежать от Томми, во время каникул. Отнеси диск в полицию или в газету. Те зубами ухватятся, гадом буду!

— Ты же не тупой, Барков, а прикидываешься… — Я повернул к двери, спорить с ним больше не хотелось. — Ты на каком языке стихи-то пишешь, Влад? Мне казалось, что на русском. Так кто ты, после этого? Ладно, топай, а то отбой скоро…

Не оборачиваясь, я выкатился в спальню, нащупал пульт телевизора. Техасцы давили Аризону в отборочном матче. Стадион раскачивался от воплей, комментатор орал, будто с него живьем сдирали кожу. По второму каналу ведущая встречалась в студии с интересными людьми. Там был мужчина с членом в четырнадцать дюймов и девушка с естественной грудью седьмого размера.

Я еще раз переключил. Скопище юристов с серьезными лицами обсуждали, считать ли сексуальным домогательством, если мужчина в транспорте рядом с женщиной листает журнал «Дикие кошечки»?

— Петя, ты пойми, — Барков заслонил телевизор. Его физиономия дергалась сразу в трех направлениях, в глазах стояли слезы. — Я ведь псих, недееспособен. Они меня мигом упрячут, если что. Ты мне можешь обещать, что мы прорвемся домой?

— Российское посольство, — сказал я. — Это максимум обещаний.

— Да хрен с ним, с песнями! — Он махнул рукой. — Найду я тебе электрика, только ты из меня говно не делай, лады?

До девяти лет я верила в аварию. До девяти лет я верила, что папочка погиб в аварии на химическом заводе, и из-за аварии я родилась такой, какая я есть. Мама получила такую замечательную страховку. О, Питер, я ведь чувствовала себя настоящей миллионершей! Помнишь, когда Дэвид возил тебя в галерею и Музей искусств, и меня отпустили с вами?

Мы смотрели картины, а потом хотели поесть мороженого, но оказалось, что закончились деньги. А у Дэвида мы постеснялись попросить, плюнули и купили один шарик на двоих. А Дэвид намеревался тебя поругать, потому что тебе не положено много сладкого, но я его уговорила. Я его два раза чмокнула, а ты обиделся! Да, да, не спорь, я прекрасно видела, что ты приревновал. Так что не выделывайся, Питер, и не притворяйся святошей, ты такой же мужчина, как все остальные! Ты дулся целый час, пока я не поцеловала тебя в губы и еще в каждый глаз. Ты заявил, что если я все крупные проблемы вроде покупки мороженого, собираюсь решать при помощи поцелуев, то надолго меня не хватит. Я сначала решила воспринять это как оскорбление, но разве на тебя можно долго сердиться?

А хочешь честно, Питер? Раньше я бы тебе ни за что не призналась, но мне страшно нравится, что ты меня ревнуешь. Оказывается, это так сладко! Я и представить себе не могла, как это чудесно, когда мужчина впадает из-за тебя в ярость. Наверное, я извращена? То есть я, безусловно, извращена, раз связалась с тобой. Можешь обижаться, так тебе и надо.

Помнишь, мы сидели с тобой в парке и мечтали поехать в Чили, смотреть, как бьют горячие гейзеры, а еще я поклялась тебе, что вырасту, заработаю денег и свожу тебя на карнавал. Тебе в тот день исполнилось пятнадцать, санитары переодели тебя в белую рубашку с галстуком.