Виталий Сертаков - Рудимент

Те пару секунд, пока ночное светило опять не спряталось за тучи, вестибюль просвечивал насквозь. На оба крыльца накатывались волны угрюмой тропической растительности, а далекая решетка спасительного тоннеля сверкнула сквозь кусты, как ухмылка кашалота. Нам предстояло выломать стекло и пройти, как минимум, тридцать метров по ночному лесу, а затем спуститься в безжизненный тоннель… — Посади ее ко мне на колени! — сказал я. — Сажай, не бойся. Леви, приоткрой ей лицо и подержи сзади, чтобы не упала. Барков, не стой, как жираф, посмотри, что с дверью. Если не сумеешь освободить ролики, отправляйся в кухню, за инструментом…

Потом я постарался отключиться от всего и сосредоточился на Тане. Я не телепат, как Барков. Я не врач. Я добивался только одного: чтобы она уснула и позволила себя нести…

Я говорил и говорил, не повышая голоса, поглаживая ее головку, уткнувшуюся мне в грудь. Я не делал попыток размотать одеяло, чтобы, не дай Бог, не усугубить наше, и без того шаткое, равновесие. Девочка дышала все ровнее, прекратила подергивать плечиками; у меня в глотке давно пересохло, и вообще, первый раз в жизни на меня столь надолго навалили порядочную тяжесть. Я намеревался подать знак Леви, чтобы он прекратил ее поддерживать и вместо этого потянул бы чуток на себя, чтобы освободить мою диафрагму, но…

Оказалось, что мерзавец Леви уснул. Мои потуги, направленные на Танюху, усыпили неблагодарного апостола. А я-то психовал, от чего так тяжко дышится! Сидя у меня в ногах, Леви навалился плечами и своей баклажановой башкой на Танюху, и вместе они припечатали меня к спинке кресла.

Танюхе было вообще не место в нашем корпусе. По всей логике, она не имела никакого отношения к «русскому отделу» и должна была, скорее, содержаться в корпусе «В», там же, где «прописана» Куколка. Ее лечащим врачом была мама Дженны.

Очень может быть, что Танины родители, навещавшие девочку на белом лимузине, еще в южной Клинике, многого не знали о своем ребенке. Но, как и Куколку, ее жалели и перевели на этаж к Леви. Для укрепления коммуникаций…

— Готово! — прохрипел из темноты Барков. — Как она?

В вестибюль ворвались ночные заклинания ветра. Ветер говорил, что нам не следует никуда идти, что мы не прорвемся через парк, что нам никто не рад снаружи…

— Она спит. — Я размотал одеяло, потрогал спутавшиеся, потные волосы японки. На меня дохнуло ее горячим, доверчивым запахом, и на мгновение вспомнилась Куколка, как она сидела на мне верхом…

Нет, нет, только не сейчас!

Я растолкал Леви, Барков поднял девчонку. Апостол запихал в сумку причиндалы малыша, недовольного тем, что его опять оторвали от творческого процесса.

И наша армия выкатилась под дождь.

Впереди блестели зубы кашалота.

Вероятно, Сикорски был прав, когда говорил, что ждет гормональной стабилизации. Во мне многое начало меняться, и порой настолько быстро, что я едва успевала отследить. Отследить и сделать так, чтобы они не заметили. Помнишь, ты дулся на меня, что я меньше с тобой бываю? Я не забывала тебя, я ощущала ответственность за наших детей. Они бы не дали мне рожать, ни в семнадцать, ни позже. Либо отняли бы у меня детей, это точно.

Я ненавижу их.

Питер, помнишь, ты спросил меня, почему в северных широтах нельзя встретить больную полярную сову? Потому что больные животные там не выживают, улыбнулся ты. Слабые погибают сразу, срабатывает закон Дарвина. Питер, милый, а почему мы с тобой должны быть слабыми? Я очень много читала последние месяцы по этой теме. Скажи мне, почему уродливый Сикорски имеет право на двух детей, а мы — нет? Я видела их семейное фото в кабинете, его жена неважно выглядит, у нее явно не в порядке со здоровьем. А мальчишки маленькие, но уже заплыли жиром, как мамаша.

Они больны, Питер, они вырастут, но не смогут улучшить генотип, о котором так печется моя мамочка, в лучшем случае нарожают таких же астматичных близоруких уродцев и сдохнут в пятьдесят от инсульта или гипертонии. При этом они будут кричать — ах, нам необходимы бассейны и тренажеры, чтоб не сойти в могилу раньше времени! А твои предки, Питер? Наркоманы или алкоголики, и таких миллионы.

Вот что я тебе скажу…

Я немножко пьяная, но это не страшно. Всякие там звери весной дерутся за самку, и не от избытка свободного времени, а потому, что хотят иметь самых крепких и здоровых зверенышей. А люди так не поступают, о нет! Люди давно так не поступают, они говорят — у каждого должно быть право на счастье, в этом фундамент нашей демократии, мы не будем возражать, чтобы спаривались наркоманы и заполняли больницы ублюдками с врожденным гепатитом. Мы будем их кормить и растить, и не дай Бог заметить жестокое обращение с этими слюнявыми дебилами вроде Роби! Что вы, демократия на страже!