Виталий Сертаков - Рудимент

Дальше произошло следующее. Барков отнес меня в холл. Почувствовав задом любимое сиденье, я воспрял, даже позволил себе конфетку. Леви за руку привел малыша и разрешил ему рисовать на мраморном полу. Это оказалось очень умным решением, Руди тотчас плюхнулся на пузо и, напевая детскую песенку, принялся водить мелком. Как ни парадоксально, ему хватило ума не использовать акварель по мрамору. Леви оставил малыша на мое попечение и вприпрыжку понесся за Барковым.

Предстояло забрать сумку и помочь тому с Таней. Среди светлых мраморных колонн Леви издалека удивительно напоминал яйцеголового пришельца потерявшегося на нашей сумбурной планете.

Я смотрел сквозь огромные окна нижнего холла на притихший ночной парк и гадал, что происходит в других корпусах. Я даже с Барковым не хотел делиться своими подозрениями относительно корпуса «А». Поскольку нас до сих пор не задержали, значит, офицер на подземной перемычке тоже получил «дозу». Хорошо, если решетки заперты.

А если нет?

Если все двери корпуса, как и здесь, сработали по противопожарной схеме, и палаты стоят открытые? Возможно, там нет палат, в обычном смысле. Судя по тому, что мне удалось выдавить из Томми, обитатели корпуса «А» не нуждались в журнальных столиках и торшерах.

Кого я выпустил гулять?

Как много непредвиденных сложностей возникает! Я так ловко обдумал стратегию, но споткнулся на первых же практических шагах.

Где же Барков? Ему давно пора вернуться!

Танино поведение меня серьезно беспокоило, но тут я впервые серьезно подумал об оружии. Я запретил Баркову прикасаться к пистолетам охранников. Защищаться мы все равно не умеем, а с оружием в руках Владислава пристрелит первый же коп и будет прав.

Вероятно, следует изменить правилам.

Я вглядывался во тьму. В этих краях солнечная погода стоит триста дней в году, но, как назло, сегодняшней ночью низкие дождевые тучи царапались о верхушки пальм. Наверху бушевал ветер, однако внутри крепостных стен царил полный покой. Ни единый огонек не прорывался сквозь кусты, отключение энергии прошло без задоринки, только на радиомачтах внешнего периметра перемигивались лампы, и на севере, над черной крышей административного корпуса, колыхалось неясное зарево. Это с той стороны спаренного здания, где со светом был полный порядок, за рукотворной пропастью, работал прожектор. Освещал автостоянку и вход в тоннель, где нам предстояло выйти.

Там, как минимум, двое вооруженных мужчин. Хотя иногда заступает женщина. Я не был с ними знаком лично, но прекрасно знал их всех в лицо. Внешняя охрана Крепости не менялась годами. По поводу охраны гаража я разработал четыре варианта поведения.

Не прошло и двадцати минут, как все мои прогнозы полетели к чертовой матери…

По лестнице застучали шаги. Достаточно было услышать сорванное дыхание Леви, чтобы понять, как он боится передвигаться в темноте один. Даже Руди не трусит, вон, лежит себе и водит мелком, и я, беспомощный, по сравнению с ходячими. И с чего апостол такой паникер? Ему в любом случае не грозит ничего хуже, чем есть…

— Таня… Таня боится! — прохрипел он. — Барков несет ее, но она не отвечает…

Первым моим позывом было ответить, чтобы оставили ее в покое, пока девчонка не затянула нас всех в воронку безумия.

— Барков сказал, что, может быть, ты попробуешь ее успокоить. Он сказал, что, коли ты успокоил санитаров…

Владислав подбежал, шлепая по мрамору босыми пятками, прижимая к груди сверток из одеял. Из свертка снизу торчали Танины смуглые лодыжки.

— Петька, она совсем расклеилась! Я слышу, какой у ней сквозняк в башке раздувается!

— И что ты предлагаешь? Чтобы я за три минуты ее форточки заткнул?! Врачи с ней четырнадцать лет не могли справиться, а я кто такой, чтобы лезть в ее извилины?

Привлеченный шумом, Роби оторвал глаза от пола. На нетренированных предплечьях Баркова вздулись вены, но он продолжал удерживать девушку. Леви трясся, обхватив себя руками. Я чувствовал, что сам нахожусь на грани истерики.

Внезапно матовый диск луны выскользнул из дымной прорехи, и всю нашу могучую кучку словно окатило жидким серебром. С необычайной остротой я ощутил окружавшую нас бездну враждебности. Враждебностью проросла не только уснувшая Крепость, но и мир за ее пределами. Все трое смотрели на меня, свет луны отразил блеск зрачков. Слюнявый малыш Руди, бледный как смерть апостол и шатающийся от усталости Барков. Три забытых, никому не нужных выкидыша равнодушного спрута, три икринки, унесенные сквозняками. А спрут, шевеля асфальтовыми щупальцами, уплывает все дальше, он плевать хотел на детишек…