Владимир Данихнов - Поезд

Ульман галантно поклонился и сказал:

— Миледи, я бы попросил в ближайшее время не трогать моего молодого друга. Он… хм… несколько приболел.

Вампирша остановилась и наклонила вбок голову. Прошептала:

— Уйди с дороги, старик. Я не в том состоянии, чтобы вести с тобой учтивую беседу.

Ульман покачал головой:

— Извините, любезная дама, но я…

Упыриха резко вскинула руку, выпустила когти и вонзила кисть Ульману в живот.

К горлу подкатил кислый комок — я видел, как из спины старичка показался безымянный палец девчонки. Серый, мертвый палец, окольцованный коброй из чистого золота.

На пол закапала кровь, посыпались микросхемы.

Плечо киборга задымилось еще сильнее, но он нашел в себе силы сказать спокойно:

— Как невежливо.

Ульман поднял правую руку, выпустил из указательного пальца металлическую трубочку — зажигалку и сказал удивленной вампирше:

— Поверьте, я делаю это впервые. Бью женщину по лицу.

Он зажег зажигалку и воткнул указательный палец упырихе в лоб.

Потом они вместе повалились на пол.

Я сидел рядом с Ульманом — держал старика за руку. Вампирша валялась рядом, лицо твари превратилось в обуглившуюся маску, и я старался не глядеть на нее.

Старик тяжело дышал, белки глаз покрылись решеткой лопнувших сосудов, сухие губы дрожали, когда он произносил слова:

— Я знаю, зачем правительству нужны поезда… знаю… догадался… они заключили договор с вампирами, и чтобы те поменьше нападали на города, отдают им пассажиров плацкартных… плацкартных поездов…

Я потрогал лоб старичка — он был холодным. Рана на животе выглядела просто ужасно, но кровь уже почти перестала течь. Зато теперь из живота торчали какие-то проводки, микросхемы вперемешку с внутренними органами.

Хотелось плакать, выть с тоски.

Ульман шептал:

— Таким образом, власти убивают двух зайцев сразу: избавляются от асоциальных элементов, которые не хотят работать в городе, и кормят вампиров… да, да, точно! Как я не догадался раньше! Они подкармливают нежить…

Я сказал, поглаживая седые волосы старика:

— У меня не было отца. Вернее был, конечно, но я его не помню. И пока рос в приюте для бездомных, я все время мечтал, что однажды откроется дверь и на пороге появится он — мой папа. Мой добрый папа, у которого меня забрали злые люди…

Старик притих, сфокусировал взгляд на руках и сказал:

— Я умираю, Юрик… А ты рассказываешь про себя…

— Хотите поговорить о вашей смерти? — спросил я.

Ульман некоторое время молчал, а потом сказал:

— Извини… Продолжай. Отвлеки меня… от смерти…

И тогда я сказал:

— Иногда я не спал ночами. Вертелся всю ночь в кровати, но чаще вставал на цыпочках и подходил к окну. Моя спальня находилась на втором этаже, и оттуда я видел двор и главные ворота приюта. В мыслях отец был славным охотником на вампиров — в те времена все мальчишки грезили этой профессией. Я мечтал, что он появится у железных ворот, весь в шрамах, но живой и здоровый, а на поясе у папки будут болтаться снятые скальпы упырей. Что он остановится у ворот, посмотрит вверх и помашет мне рукой. Крикнет: «Юрка, я вернулся!» Но этого, конечно, не происходило.

На лице старика выступили слезы.

Я сказал:

— Меня никто не любил. Никогда. У меня не было семьи. Я так хотел, чтобы вы стали моей семьей. Саша — невестой, Ленка — сестрой. Вы… отцом. Я так хотел, чтобы эти два дня… чтобы все это было не зря. Я имею ввиду, что мы ведь все одинокие… у нас могло получиться…

Ульман крепко сжал мою ладонь.

А потом вздохнул в последний раз.

И умер.

Тихо. Без конвульсий. Словно уснул.

Я прикрыл ему веки и сказал:

— Спокойной ночи, отец.

А через пятнадцать минут вернулась Ленка. Вся в царапинах, перепачканная и дерганая, но весьма довольная собой. Она подошла ко мне сзади и сказала:

— Ты не представляешь, какая заварушка была во втором вагоне. Никто не выжил, только я и еще один паренек. Тот самый, что попросил о помощи. А вампиров положили десятка два, наверное, не меньше. Может, больше.

Потом она заметила тело Ульмана у меня на руках и сказала:

— Черт… бедный старичок…

Я встал на ноги и прошептал:

— Давай приберемся.

До самого утра мы выкидывали наружу тела вурдалаков. Серые тела катились с железнодорожной насыпи и попадали прямиком в тихую речку, вдоль которой несся наш состав.

Когда небо на востоке стало алеть, в вагоне осталось только тело Ульмана.

А еще вечно пьяный мужик из шестого вагона. Он продолжал беззаботно храпеть на моей полке, обнимая пустую бутылку.