Юрий Никитин - Чародей звездолета «Агуди»

За высоченным забором видна только крыша, а когда ворота распахнулись, открылся вид на дивной красоты лужайку. Здание на той стороне, к нему широкая дорожка, везде пусто, только темные глаза телекамер следят за каждым движением. Да еще, как я это уже знал, стволы крупнокалиберных пулеметов замаскированы и управляются хитрой автоматикой. Крупнокалиберных потому, что пули из простых автоматов, как вежливо объяснил Крамар, уже не пробивают современные бронежилеты. Есть и еще разные охранные штуки, добавил он, но не дело президента вникать в такие мелочи.

На крыльце показались Антон, Димка, Анфиска – мои внуки и внучки. Самая младшая, Оленька, ринулась навстречу, растопырив ручонки и визжа от счастья. У меня не очень удачные дети, в смысле, чересчур интеллигентные, что значит – каждый по три раза женат или замужем, всякий раз оставляли своим половинам квартиры, начинали заново, из гордости помощи не просили, да я и не предлагал, пахали, заново строили карьерки, снова ошибались, страдали, терзались, зато внуки и внучки от всех этих браков получились здоровые, крепенькие и умненькие. Моя Людмила собирала их под свое крылышко, счастливо вошла в роль бабушки, квохтала и распускала крылья, укрывая их от дождя, ветра и даже солнечного света.

– Ну, здравствуй, – сказал я, приседая. Оленька налетела с разбегу, обхватила за шею, по ступенькам я уже поднимался, держа ее на руках. – Ты поправилась за неделю!

В дверях появилась Людмила, глаза ее с любовью и тревогой провели по моему лицу ласковым взглядом. Я ощутил теплоту.

– Оленька, – велела она, – слезай. Дедушке тяжело.

– Да не тяжело мне, – ответил я.

– Не прикидывайся, – сказала она невесело. Глаза ее заблестели. – Мне Глеб Остапович все рассказал.

– Да плюнь, – отмахнулся я. – Что эти врачи понимают!

– Понимают, – возразила она все так же печально. – Теперь медицина ого-го!.. Да и у нас дом – полная чаша. Теперь бы только жить да жить…

На веранде уже накрыт стол, оттуда навстречу выметнулся Дик, помесь далматинца с ротвейлером, я опустил Оленьку на пол, она ухватила Дика за холку, повисла с радостным визгом. Дик осторожно потащил ее наружу.

– Наконец ты можешь забыть о своем президентстве, – сказала Людмила с укором. – Отдохнуть, расслабиться…

Я улыбнулся виновато:

– Прости, но мне на отдых разве что полтора часа. Я пригласил Забайкальца и силовиков, нужно кое-что успеть утрясти и принять решения еще до начала рабочей недели.

– О господи! – воскликнула она.

– Извини, – повторил я. – Если хочешь, то по окончании президентского срока я не пойду ни на какую кафедру, просто заживу пенсионером. А что, это же, наверное, здорово: выращивать розы. Или капусту.

Ее лицо осветилось, словно там внутри загорелась не свеча, а целая люстра.

– Правда? Я давно об этом мечтала. А то вижу тебя раз в неделю… Уж не пойму, то ли ты в изоляторе строгого заключения, то ли я?

– Издержки профессии, – объяснил я. – Вернее, должности. Потом, когда все кончится, мы с тобой поездим по свету без всякой охраны. И не только по соседям, но и вообще… по всяким там Египтам, где ты так хотела побывать.

– И жирафа покормить с руки, – ответила она мечтательно.

– И сфотографироваться на фоне бегемота…

Она спросила с подозрением:

– Это на что намекиваешь?

– Да просто на экзотику…

– Да? Я толстая, да?.. Толще бегемота?

– Да что ты, – возразил я, – что ты! Конечно же, бегемот толще!.. Правда…

Я неспешно хлебал суп, в кремлевской столовой все начинаем как-то сразу со второго блюда, уже и забыл, как пользоваться ложкой. Людмила щебетала, хвалилась подвигами на огородике. Шагах в пяти на стене мертво чернеет широкий экран, впервые вижу выключенным, как хорошо, когда мозг может отдохнуть, в него не вливаются со всех сторон потоки информации, стараясь подмять собственные мысли и заменить их «мнением экспертов»…

Из динамика донесся голос начальника внешней охраны:

– Машина с опознавательными знаками, коим присвоен приоритет «А». Пропустить или взорвать на фиг?

Вспыхнул экран, появился черный лес с плывущей над вершинками бледной луной, ровная как стекло дорога, освещаемая фарами, черный лимузин.

– Все бы тебе взрывать, Николай, – ответил я с укором. – Это же министр иностранных дел!

– Тем более, – ответил голос, – взорвать, раз нам зарплату не повышает…

Вскоре в темноте блеснули фары, автомобиль остановился у ворот, там его еще раз проверили, я вышел на веранду и помахал рукой. Водитель лихо развернулся перед домом, Забайкалец вышел, потянулся, разминая кости.