Неделя, а потом и месяц, как и все после начала операции «Сулла», прошли в страшном нервном напряжении. Я менял рубашки трижды в день: несмотря на все кондишены, пот льется градом, будто я изнуряю себя в тренажерном зале. Внутренний жар, как в салотопке, сжигал внутренности, я терял вес, хотя жрал в три горла, не замечая ни вкуса, ни запаха.
– Юсовские войска, – доложил Громов, – сосредотачиваются на военных базах в Польше, Чехии, Германии. Транспортные самолеты образовали настоящий воздушный мост по переброске живой силы и техники. Украина недавно предоставила юсовцам территорию сперва только для санитарных войск, но смолчала, когда США тут же перебросили танковую дивизию.
– А что оппозиция?
– Оппозиции важнее, чтобы у москалей корова сдохла. Для этого готовы все украинские стада юсовцам отдать.
– Да, – сказал я невесело, – единение…
– Сейчас к границам с Россией стягивается ударный кулак из трех танковых дивизий. Все аэродромы Украины сейчас принимают американские транспортные самолеты с тяжелой техникой и солдатами.
– Что Белоруссия?
– Белоруссия резко отказала, несмотря на предложение конгресса США дать ей безвозмездную ссуду в размере двадцати семи миллиардов долларов.
– Уф, хоть одна страна не продалась. Ладно, нам остается только держаться. И надеяться.
– На что?
Я пожал плечами:
– Будь я религиозным или хотя бы прикидывающимся им, сказал бы: на Божью волю.
Он помрачнел.
– Значит, у нас нет других ресурсов?
– Вы знаете сами. У нас слабая надежда только на то, что Юса ошалела от успехов, откусывает куски все больше и… подавится.
Он спросил с невеселым сарказмом:
– Сама? Раньше мы могли сокрушить ее своими руками.
– Я реалист, – ответил я. – Сейчас мы не справимся даже с Верхней Вольтой. Да, Юса рухнет от груза собственных проблем. Она всегда жила, как животное, сиюминутными интересами и сейчас так живет. Для животного это нормально, для человека – чревато, а для общества – неизбежная гибель.
Я повернулся к телеэкранам, там все та же Москва, спокойная в своей привычной суетливости, так же снуют автомобили, протискиваются большегрузные автобусы, масса народа втискивается в широкие подземные норы, из других выплескиваются такие же массы, тут же разбегаются во все стороны к автобусам, троллейбусам, маршруткам, такси. Немногие торопятся сразу же к распахнутым дверям супермаркетов: возле любого выхода из метро множество торговых точек разного калибра…
Не сообразили еще, мелькнула мысль, что происходит? Или какой-то особый день, что еще не поняли, что где-то льется кровь, горят дома, танки проносятся через поля и сады, разносят строения, под гусеницами гибнут люди, в основном – женщины и дети, мужчины сражаются с оружием в руках… И что скоро у нас будет такое же точно.
Внутри пошел распространяться холод, словно в груди образовалась дыра, в которую заглянул космос. Нет, люди смотрят новости. Видят разрушенные дома, окровавленные тела, обмениваются впечатлениями, не забывая досаливать суп, добавлять сметанки или майонеза, с удовольствием едят, смотрят, а когда надоедает, переключают на футбол или ток-шоу…
Произошло намного более страшное, чем просто не поняли.
Геннадий, шофер, смотрел вопросительно, я махнул рукой:
– Домой, Гена. Выходные надо проводить с семьей.
Телохранитель распахнул передо мной дверцу, изнутри пахнуло покоем и безопасностью. Я со вздохом облегчения вдвинулся в салон, сиденье дружески обхватило мое седалище и подставило под спину добавочные валики в тех местах, где у меня прогиб позвоночника, не то лордоз, не то сколиоз, а то и вовсе ишиас.
Мимо проехал один черный лимузин, другой, но раньше всех из ворот Кремля выметнулись машины с мигалками. Сейчас там впереди по всему пути следования президентского кортежа уже перекрывают движение. Нехорошо, конечно, ради моих удобств ограничивают столько людей, не привык и уже не привыкну, но, с другой стороны, все-таки приятно, нечего прикидываться тряпочкой. Теперь, после семи лет такой езды, уже озверею от множества светофоров, не говоря уже о пробках. Да и ребята из службы безопасности начнут массами увольняться: если президент начнет останавливаться на каждом перекрестке, его шкура будет стоить дешевле бараньей.
Моя дача, как я называю по привычке президентский особняк, расположилась в уютном сосновом лесу. Медики говорят, что очень здоровом фитонцидами, а служба охраны довольна тем, что такой лес просматривается насквозь, все стволы ровные, как телеграфные столбы, любое отклонение заметно сразу.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу