Юрий Никитин - Земля наша велика и обильна...

– Назвался груздем – полезу в кузов. Или как там насчет взялся за гуж?.. Я взялся, так что сегодня же к вечеру… Нет, лучше завтра с утра прибуду.

– Уже с готовым планом?

– Естественно, – ответил он чуть повеселевшим голосом. – А вы думаете над чем мы сейчас всем Советом ломаем головы?

По сторонам замирали люди, стараясь не привлекать к себе внимания, чтобы секретным агентам не приходилось дергаться, замечая движение где-то на периферии глаза. Мой персонал, мелькнула мысль. Уже мой, надо привыкать, теперь я у них на виду постоянно. Будут перемывать косточки, а при случае и анекдот какой сочинят… Если успеют, конечно. Я, в отличие от других президентов, буду стараться не затягивать срок своего правления, а напротив – сокращу насколько удастся. И постараюсь, чтобы я был последним президентом России.

Агенты все еще передвигались так, чтобы не допускать ко мне близко посторонних, хотя здесь уже только свои, служащие моего кабинета и обслуживающий персонал.

Конецпольский, глава ФСБ, спросил на ходу:

– Какие-нибудь особые пожелания, господин президент?

– Крепкого кофе, – попросил я, именно попросил, а не велел, – и главу администрации ко мне.

– Хорошо, – ответил он.

Больше он ничего не сказал, но это «хорошо» значило, что сейчас мне уже начинают делать кофе, а главу администрации, где бы он ни находился и куда бы сейчас ни шел, в этот момент останавливают, разворачивают и направляют к моему кабинету.

Через три минуты рослый молодой мужчина поставил передо мной изящную фарфоровую чашку с вензелями, вроде бы под старину, но, боюсь, здесь, как на пиру во время чумы, пользуются в самом деле подлинным антиквариатом: чашками, из которых изволили пить кофе цари. Даже кофейник, Бог мой, в нем настолько чувствуется рука мастера, что ему стоять только на выставках, а не в кабинете, где у генсеков руки тряслись от старости, а у одного из президентов – от пьянства…

Кабинет постепенно наполнялся встревоженными, взволнованными людьми. Все смотрят, как на ожившего динозавра.

Палеев, глава администрации, первым осторожно приблизился, отвесил поклон.

– Наши приветствия, господин президент. Докладываю: страну лихорадит. Курс доллара серьезно подскочил, наши ценные бумаги упали… Еще не обвал, но близко к тому. Надо выступить с заявлением, успокоить народ.

– Чем? – огрызнулся я. – Сказать, что вся наша предвыборная платформа – брехня? И ни к какой гребаной Америке присоединяться не станем?

Он хмыкнул.

– Да, тогда курс доллара снова упадет, а государственные акции повысятся. Но вы так делать почему-то не станете.

– Вот именно, почему-то.

Он развел руками.

– К сожалению, вы застали страну и нас врасплох. Сейчас ваш штаб размещается в пределах вашей досягаемости, они первыми начнут готовить ваши речи, а мы подключимся. Нашим спичрайтерам надо дать ваши ключевые заявления, а они разовьют дальше.

Он усмехнулся, я буркнул:

– Самому смешно?

– Нет, господин президент, – ответил он серьезно. – Я как раз подумал, что впервые на пост главы государства встал человек, который лучше составляет речи, чем его помощники. Наши спичрайтеры понадобятся, чтобы убирать некоторые сорняки да повторы. Честно говоря, если бы наши спичрайтеры были сильнее, то в этом кресле сидел бы другой президент!

Я кивнул.

– Спасибо за откровенность. Я выступлю по телевидению ближе к вечеру.

– С программным заявлением?

– Нет, всего лишь с подтверждением верности курсу. Я думаю, что именно этого ждут и Америка, и другие заинтересованные страны.

– А остальные – боятся, – сказал он серьезно.

– Но все равно сказать надо. Да, кстати, приготовьте кабинет для Уварова. Это глава Союза промышленников… Он сделал немало, но главное – первым увидел выгоду для России, а такой человек должен занимать пост на государственной службе… Если, конечно, удастся его уговорить.

Приблизился Горшков, лицо озабоченное, я умолк, повернулся к нему.

– Генеральный штаб работает по военному графику, – доложил он, – военно-воздушные силы приведены в полную боевую готовность. Все войска, какие только можем, спешно перебрасываем к южным границам. Это мучительная операция, господин президент! Однако в некоторых отдаленных гарнизонах очень неспокойно…

Меня обдало холодком.

– Насколько?

– На грани неповиновения, – ответил он бесстрастно. – Все эти демократические веяния здорово расшатали верность присяге. Раньше приказ был превыше всего, а сейчас даже военные начинают рассуждать, как им поступить. Не мешает хотя бы подсластить пилюлю.