Святослав Славчев - Крепость бессмертных

Бесполезные мысли. В медицине описаны случаи фантомных болей, когда болят пальцы ампутированной конечности. Сознаешь: рука давно отнята, ее нет и в помине, а она болит. Вот и меня преследуют фантомные боли - отрезанные воспоминания грядущего.

Кто я, наконец? Человек далеко впереди брезжущих времен, к тому же бессмертный. А ведь, по существу, я мертвый. Живу воспоминаниями о людях, еще не появившихся на свет, и кто знает, появятся ль когда. А для них, не рожденных в будущем, я уже покойник, канувший в вечность. Может, это и есть смерть - оказаться отрезанным от своей эпохи.

Там, ниже по течению реки времени, вероятно, давно меня позабыли. Вера получила некролог: в середине большими буквами - “д-р Владимир Деянов”, под ними - “38 лет” и несколько красивых фраз о врачебном долге, коему я посвятил всю свою пламенную жизнь. Представляю ее лицо - удивленное, с поднятыми на миг бровями. Но только на миг, на мгновенье. Вот она сложила некролог и положила в свою сумочку. Потом спустя несколько минут черкнула на его обратной стороне какой-нибудь номер телефона. Была у нее такая привычка - писать телефонные номера на любых бумажках, попадавшихся под руку. Сестра Дороти, может быть, всплакнула слегка от обычного женского сострадания, только и всего. Единственный, кто станет тосковать по мне, - добродушный, порою вспыльчивый Ганс, а потом и Ганс меня позабудет, поглощенный работой и треволнениями жизни. От меня ничего не осталось, ничего, кроме нескольких расписок за несданные вещи. Да еще два-три незаконченных письма. Под именем моим подведена черта, и счет закрыт. Там, в будущим…

Ну а здесь?

Здесь, в прошлом, катится лето года 1524 по рождеству Христову. Мне и не снилось прежде, что был в Европе город Вертхайм, а он, оказывается, существовал, ибо я живу теперь в нем. Дни проходят, утром и вечером звонят колокола святой Анны, и все живое, все в звуках и красках, как эта площадь перед построенным несколько веков тому назад собором, мощенная серым, истертым сонмом пешеходов камнем. Вокруг площади расположились строго определенные своим местом в житейской иерархий города ратхауз, епископство, постоялый двор “Три золотых оленя”, таверна минхера Рогевена, верхний этаж которой занимает фрау Эльза под свое презираемое, но небесполезное заведение, дом бургомистра и прочие строения сильных мира сего.

От площади разбегаются кривые улочки и закоулки, они протискиваются между замшелыми кирпичными стенами и окошками с толстыми коваными стадиями, зарешеченными изнутри. Я каждодневно брожу по этим улочкам, слушаю, как Тине, местный бондарь, бьет деревянным молотом по своим бочкам, как напротив пискляво ругаются две женщины, - в общем, я слышу и вижу все. Я раскланиваюсь со знакомыми, вежливо интересующимися моим здоровьем, а я, в свою очередь, любезничаю с ними. Никогда я еще не ощущал себя таким живым, как теперь. А я умер, только об этом не знает никто. Для достопочтенных бюргеров Вертхайма я чужеземец, доктор теологии и риторики, с непонятным, но звучным именем. Да, я откуда-то прибыл, да, я путешествую по Европе, притом не просто путешествую, а с грамотой самого государя императора. Вероятно, в их глазах я выгляжу невесть как таинственно, но, с другой стороны, доктор теологии, притом богатый, просто не может не быть кладезем премудростей и тайн. А если бы они знали…

Что, собственно, могут они знать? Что я из будущего? Заяви я такое - и меня тут же упрячут в первый попавшийся монастырь, сочтут за сумасшедшего.

Фантомные боли… Видимо, когда-нибудь я свыкнусь с ними. Труднее свыкнуться с мыслью, что я обманулся. Мне казалось, стоит попасть в прошлое, и я смогу поступать как заблагорассудится. Ничего подобного. Я сатана, дьявол, лукавый и, хочу я того или нет, должен играх свою роль. Иногда она меня забавляет, но больше раздражает. Не только потому, что я обманулся в иллюзиях безграничной свободы, но и потому, что постоянно приходится считаться с кем-то и с чем-то - даже больше, чем когда я скитался по оазисам. Парадоксально, но я даже не свободен в своих поступках, и, конечно, ему, то есть мне, от этого ох как невесело.

Снаружи доносится шум. Я приподнимаюсь с обтянутого кожей стула у камина, отодвигаю занавеску на узком окне. Внизу шагает отряд наемников-швейцарцев. Солдаты идут молча. Острие алебард сверкает в сумерках. Командир, как принято, на лошади, она подскальзывается, скребет копытами по булыжнику. Огромное красное солнце отражается на куполе колокольни.