Доун Томпсон - Властелин воды

– Мои люди достали их, едва рассвело, – прервал он. – Вы найдете их у себя в комнате… немного промокшими, но это поправимо. Слуги обо всем позаботятся.

Бэкка от удивления потеряла дар речи.

– Я… я не знаю даже, что сказать, милорд, – пробормотала она. – Я ваша должница.

– И думать забудьте, – возразил он. – Ради удобства своих гостей так на моем месте поступил бы каждый радушный хозяин. Все! Давайте больше не будем к этому возвращаться. Даю слово, если вашей горничной понадобится хирург, я лично за ним съезжу. Вы мне верите, миледи?

Разве могло быть иначе, после того как он спас их? И как она могла сомневаться в его искренности, ведь он столько сделал, чтобы завоевать ее доверие? В глубине души Бэкку непреодолимо тянуло к таинственному мужчине, сидящему напротив. Она не хотела себе в этом признаваться, но он обладал какой-то сверхсилой, даром влюблять в себя… Это делало его поистине неотразимым – особенно учитывая ее практически полное отсутствие опыта общения с противоположным полом. Возможно, причиной этого был его иностранный шарм или то, что он первым из мужчин обходился с ней так учтиво. А может, виной всему неуловимая печаль, которая проскальзывала в его взгляде? Но что бы это ни было, в ней все замирало, стоило ему заговорить или окинуть ее изучающим взглядом. Его власть росла, и она решилась на отчаянную попытку спастись. Как только Мод поправится, она уедет, чтобы никогда больше не встречаться с графом Клаусом Линдегреном. Но почему ей невыносима даже мысль об этом?

– Миледи? – снова обратился он к ней.

– К-конечно, милорд, – произнесла она слабым голосом. – Вы чрезвычайно добры. Простите меня. Это все потому, что я не знаю, как следует вести себя в сложившейся ситуации. Но я не смогу вздохнуть свободно, пока не окажусь вне досягаемости отца.

– Всего-то? Вы находитесь вне досягаемости вашего отца с того момента, как переступили порог Линдегрен Холла, mittkostbart .

– Вы уже второй раз так обращаетесь ко мне, милорд, – заметила она. – Что значат эти слова?

Он улыбнулся, и лучики его улыбки согрели ей душу.

– Всего лишь ласковое обращение, – сказал он. – Простите мою фривольность, но я не смог сдержаться. Учитывая то, как строго регламентированы в вашей стране отношения между мужчиной и женщиной, не сочтите эти слова за оскорбление. Там, откуда я родом, все иначе. На иностранном языке это выглядит менее дерзко, но поскольку вы меня разоблачили, я вынужден покаяться, что и делаю с величайшим почтением. Вы… как бы лучше выразиться… драгоценны, миледи. Я сказал это по-норвежски, шведский язык недостаточно благозвучен.

Кровь застучала у Бэкки в висках. Она уже жалела, что спросила. Никто до этого не называл ее драгоценной. И снова что-то затрепетало внутри, отчего по телу, включая самые потаенные места, разошлись волны неги и блаженства. Она заерзала в кресле, чтобы хоть как-то унять это чувство. Когда она наконец осмелилась взглянуть на него, он улыбнулся еще шире. Он был похож на маленького мальчика, которого поймали, когда он таскал печенье из банки. Несмотря на неловкость, которую ей пришлось пережить, ее сердце готово было растаять.

– О-о-о… – сказала она, чувствуя, что в горле пересохло.

И тут он, откинув голову назад, захохотал – весьма довольный собой, как ей показалось. И как ему ни шел смех, но отсутствие морщинок на волевом лице говорило о том, что смеяться ему приходится нечасто. Внезапно она поняла, что выгоревший на солнце завиток, прочертивший его каштановые волосы спереди, был такого же цвета, что и брови, – не золотистым, не седым, а скорее серебряным. Он напоминал странное сияние, которое исходило от графа, когда он впервые заглянул в окошко кареты. Это было поразительно! Ей никогда не доводилось видеть ничего подобного.

– Вы надо мной смеетесь, – надула она губки.

– Нет, mittkost... миледи, – произнес он сквозь смех. – Смею вас уверить, что нет. Вы слишком обворожительны. Я уже так давно не наслаждался общением с таким… скромным созданием, как вы. Надеюсь, я правильно сказал – это единственное слово, которым я осмеливаюсь выразить свои мысли, чтобы не оскорбить вашу добродетель. Мой английский все еще несовершенен.

– Это подходит больше всего, и не только это, милорд, – сказала Бэкка.

От жара, которым пылали ее щеки, Бэкка зажмурилась. Она с ужасом представила себе их цвет, и это все только усугубило.

Он собрался было ответить, но в столовую вошел лакей, и их взгляды обратились к нему. При виде этого человека Бэкку бросило в дрожь. Казалось, что у слуг в Линдегрен Холле есть привычка появляться ниоткуда. Она замечала это за Улой и Анной-Лизой, а теперь еще и этот человек с каменным лицом. Но не это заставило ее похолодеть от ужаса и выронить вилку из рук. Сам облик этого человека говорил об опасности.