Филип Фармер - Протест

Когда начинают лаять охотничьи собаки, лиса и заяц становятся братьями.

Сегодня Джефу Кэрду, как той лисе, предстояло услышать собачий лай.

Однако пока, стоя в звуконепроницаемом цилиндре, он еще не слышал ровным счетом ничего. Хотя, если бы он и находился снаружи, все равно вряд ли мог что-нибудь разобрать. Кроме него самого да нескольких органиков-пожарных и работников технических служб — живых людей в городе не было.

За несколько минут до того, как войти в цилиндр и закрыть за собой дверь, Джеф отодвинул скользящую панель на одной из стен. За панелью в нише пряталось крохотное устройство, которое давно уже он подсоединил к сети электропитания. Джеф голосом активировал это устройство, заранее позаботившись о том, чтобы к цилиндру, в котором он сейчас находился, нельзя было приложить «дестоунирующую» силу.

Благодаря этому компьютер, постоянно ведущий наблюдение за всем происходящим в городе, получал информацию о наличии этой силы, даже когда она отсутствовала.

Цилиндр или, как все его называли, «стоунер» Джефа ничем не отличался от таких же цилиндров, принадлежавших каждому здоровому взрослому гражданину. Изготовленный из плотной серой бумаги, с круглым окошком диаметром около фута в двери, он стоял на одной из торцевых поверхностей. Бумажные стенки цилиндра, подвергнутые вечному «окаменению», оставались нерушимыми и постоянно холодными.

Обнаженный, расставив ноги на толстом диске, установленном в центре цилиндра, Джеф ждал. Его надувная копия, из которой воздух сейчас был выпущен, лежала в сумке на полу.

В других цилиндрах, расставленных по комнате, также замерли неподвижные фигуры — жизнедеятельность молекул людей, отправляющихся в стоунер, замедлялась после специальной электромагнитной обработки, в результате которой все тело становилось настолько прочным и твердым, что сломать или даже сжечь его было совершенно невозможно. Только алмазом удалось бы сделать на нем царапину. После подобной обработки температура тела значительно падала, хотя и не до такой степени, чтобы на нем осаждалась находящаяся в воздухе влага.

Внезапно в одном из расположенных в комнате цилиндров, так же как и в сотнях тысяч других точно таких же разбросанных по всему городу, энергия, автоматически передаваемая из дисков, заструилась по замершим, словно статуи, телам. Будто невидимый кий, ударивший в кучу биллиардных шаров, энергия подхлестнула застывшие в неподвижности молекулы. Шары разлетелись врассыпную, подчиняясь законам, установленным матушкой-природой. Сердце окаменевшего человека, ничего не подозревавшего о том, что его биение прервали, завершило очередной удар. В точности через пятнадцать минут после полуночи, люди, населявшие Манхэттен Вторника, больше не представляли собой несъедобные и негниющие тыквы. На протяжении следующих двадцати трех часов и сорока минут они снова будут обычными, уязвимыми земными существами, которых легко можно ранить или убить.

Джеф толчком открыл дверь и ступил на пол просторной подвальной комнаты. Он слегка наклонился, согнувшись в талии, так что висящая на шее идентификационная табличка повисла в воздухе. Затем, когда он снова выпрямился, зеленый диск, окруженный семиконечной звездой, опять успокоился на его солнечном сплетении.

Как только приложили дестоунирующую энергию, полился ровный, не имеющий определенного источника, свет. Как это случалось каждое утро во Вторник, Джеф увидел сплошные, не отбрасывающие теней, светло-зеленые стены, четырехфутовой ширины контуры телеэкрана, свисающего с потолка до самого пола, все тот же толстый коричневатый ковер с рисунком, напоминающим вихрь или водоворот, а также неизменные «стоунеры» — двадцать три цилиндра и ящика, вполне напоминавшие горбы. Двадцать застывших лиц, словно фотографии в рамках, выглядывали из круглых окошек; двенадцать взрослых в вертикальных цилиндрах и восемь юных, лежащих горизонтально в ящиках и молча уставившихся в потолок.