Леонид Каганов - Дай бог каждому

То, что было вокруг, лесом назвать язык не поворачивался. Хотя это, конечно, был лес. Тонкие туманные контуры синих деревьев со вспыхивающими тут и там багровыми ветками больше напоминали обложки дешевых книжек или компьютерные игры. Лес светился бледно-синим и жил своей жизнью, постоянно переливаясь. Я увидел мышь – пылающий веселым салатовым огнем зверек бежал между травинок, освещая все вокруг себя. Это точно была обычная живая мышка! Но будто вымазанная светящимся фосфором. Мышка вдруг остановилась, встав на задние лапки. Тотчас ее свет потух и превратился в неразличимое пятнышко. Пятнышко повертело головой, вспыхивая огоньками, и продолжило путь, вновь ярко разгоревшись. Потом мышка забежала за дерево. Дерево оказалось прозрачным! Мышка не исчезла – ее салатовое пятнышко чуть потускнело, но все же было вполне различимо за стволом.

– Ого! – воскликнул я и тут же бросился на землю, закрыв лицо руками: желтая вспышка озарила лес, и мне почудилось, что это снова световой взрыв.

Но вспышка погасла, и больше ничего не произошло.

– Ого! – осторожно повторил я, выждав немного.

На этот раз я заметил источник света. Желтые лучи шли от меня.

– Ой, – сказал я громко.

И в такт звукам все вокруг осветилось желтыми и синими огнями.

Я замер, затем хлопнул в ладоши. Между ладонями взорвался разноцветный огонь, осветив на миг поляну. А через секунду лес ответил тихим фиолетовым отблеском. Я хлопнул снова. И снова мне ответил лес.

– Эге-ге-гей!!! – заорал я что было сил.

Красный свет заметался по лесу и потух. И эхо ответило «гей!», полыхнув далеким смутным заревом.

– Сам ты гей… – обиделся я.

Помотал головой и закрыл лицо ладонями. Ничего не изменилось. Я изо всей силы зажмурил глаза и снова открыл. Глаза не видели. А то, что видело, – это были совсем не глаза. И тут понял: видел мир живот. Живот и грудь. Я аккуратно ощупал себя. Попробовал почесать живот, но ощущения были резкие и неприятные – будто неосторожно ковыряешь в ухе спичкой. Или открываешь глаза, нырнув в море.

Позже, когда я все это снова и снова прокручивал в памяти, меня удивляло лишь одно – почему я так спокойно отнесся к происходящему? И я до сих пор не знаю ответа на этот вопрос, но думаю, что мне вкололи какое-то успокоительное или каким-то другим способом привели в порядок психику. Так или иначе, но я на удивление быстро адаптировался. Все нормально: выпил, поругался с друзьями, попал ночью один в лес, потерял зрение и теперь ориентируюсь по звуку. Точнее – вижу животом звук. Все ясно. Удивительно слегка, но не более. Гораздо больше меня в тот момент волновал вопрос, как и куда теперь выбираться. Голова больше не кружилась, и хмеля в ней не осталось совсем – абсолютно трезвая голова. Холодный ночной воздух резал ноздри и забирался под куртку. По-любому надо было идти к людям.

Я привычно поднял руку к лицу и посмотрел на свои электронные часы. Рука уехала вверх и осталась темной. Я опустил ее на уровень живота. Не видно. Тогда я открыл рот, вытянул губы трубочкой и протяжно завыл, стараясь осветить руку густым светом: «У-у-у-у-у-у-у-у…» В этом красном свете рука оказалась видна хорошо. Часы – тоже неплохо, а вот циферблат с цифрами оказались неразличимы абсолютно – ни в какую, как ни верти. И было понятно почему. В легких кончился воздух, я прекратил выть и закрыл рот.

А вдали уже разгорался новый огонь. Я увидел, что это поезд. Виден не очень отчетливо, но можно рассмотреть красные вагоны длинного товарняка. Вагоны и локомотив ярко светились, и этом свете был насквозь виден лес и станция с домиком – все-таки до станции оказалось не так уж далеко. Товарняк кратко прогудел, озарив ярким багровым огнем все вокруг, и я разглядел за станцией деревушку, домики, шоссе и даже легковую машину, хотя не понять было, стоит она посреди шоссе или едет. Тогда я быстро развернулся всем корпусом, пытаясь разглядеть в противоположной стороне поселок, где остались друзья, но ничего не увидел, а товарняк тем временем смолк. Я еще постоял немного, всматриваясь в даль, но поезд уехал, и навалилась темнота.

В принципе теперь все равно было, куда идти. Кстати, вполне можно вернуться на дачу, улыбнуться и буднично сказать, не глядя на Аллу: «Пардон, братцы, был нетрезв, вспылил!» Свои люди, не первый год вместе… Да только не заблудиться бы. А то можно плутать здесь до рассвета.

В груди вдруг кольнуло, и я понял: рассвета не будет. Проснутся птицы, зашумят люди, заревут электрички, но солнце не взойдет, а небо останется все таким же непроницаемым и черным, как сейчас, – без звезд и луны. Я пока решил об этом не думать. Повернулся в сторону станции – все-таки там было чуть светлее, – открыл рот и завыл, как фонарем освещая себе путь. И двинулся вперед.