Лоренс Даррелл - Бальтазар (Александрийский квартет - 2)

"Конечно, каждый год происходит что-нибудь в этом роде".

"Да-да, конечно". - Я еще не совсем проснулся.

"Но Тото - вот уж в самом деле не ожидал".

Бальтазар позвонил мне около одиннадцати утра и рассказал все по порядку. Сонный, похмельный, я слушал его, и история эта казалась мне даже не просто невероятной, но совершенно непредставимой. "Кому-то придется дать показания, я потому и звоню. Нимрод постарается, чтобы полиция не слишком усердствовала. Нужен свидетель, один, кто-нибудь из гостей, - Жюстин предложила тебя, если ты, конечно, не возражаешь. Ты не возражаешь? Ну и прекрасно. Да, конечно. Нет, меня Червони поднял с постели без четверти четыре. На них с женой эта история так подействовала... Я помчался к ним, чтобы... ну, чтобы сделать все необходимое. Они, наверное, до сих пор еще не пришли в себя. Булавка оказалась из шляпы - да, твоего друга Помбаля... дипломатическая неприкосновенность, естественно. И все-таки он был очень уж пьян... Конечно, он ни на что такое совершенно не способен, но ты же знаешь полицию. Он уже встал?" Будить его в столь ранний час я бы не рискнул, о чем и сказал Бальтазару. "Ну, как бы то ни было, - сказал Бальтазар, - эта смерть разворошила не одно осиное гнездо, и Французское консульство в этом списке отнюдь не на последнем месте".

"Слушай, да ведь на нем же было кольцо Жюстин", - сказал я и запнулся и лишь секунду спустя сам понял смысл этой фразы; все дурные предчувствия последних месяцев обрели вдруг плоть и кровь и, вставши за моей спиной, принялись толкать меня под локоть. Меня бросило в жар, потом в холод, и, чтобы не упасть, я привалился спиной к стене. Ровный, жизнерадостный тон Бальтазара вдруг показался мне неуместным и непристойным. Долгая пауза. "Да, о колечке я тоже знаю, - сказал он наконец и добавил с тихим смешком: - Но вряд ли в нем все дело. Тото, ко всему прочему, был любовником Амара, а Амар человек ревнивый. Да и любая другая причина..."

"Бальтазар", - сказал я севшим голосом.

"Я позвоню, если еще что-нибудь узнаю. Procus-verbal в семь у Нимрода в конторе. Там и увидимся, ладно?"

"Пусть так".

Я положил трубку и пулей, нет, каленым ядром влетел в Помбалеву спальню. Занавески были задернуты, постель - в жутчайшем беспорядке, - он явно только что был здесь. Ботинки и разного рода детали от его вчерашнего костюма - по всей комнате, в местах и положениях самых живописных; по крайней мере, до дому он вчера добрался. Парик, как выяснилось, он и вовсе обронил за дверью, на лестничной площадке, - позже, ближе к полудню, на лестнице раздались его тяжелые шаги, и он вошел с париком в руке.

"Со мной все кончено, - сказал он коротко, с порога. - Кончено, топ ami". Несчастье буквально распирало его изнутри, и он двинулся через всю комнату прямиком к своему креслу для подагры, словно в предчувствии немедленного приступа сей лично в нем заинтересованной болезни. "Кончено", повторил он, опускаясь в кресло и надувая щеки. Я, все еще в пижаме, озадаченный и ошалелый, ждал дальнейших разъяснений. Помбаль тяжко вздохнул.

"В моей конторе всё знают, - произнес он мрачно. - Во-первых, я действительно вел себя по-свински... да... генеральный консул свалился сегодня с нервным кризом..." И вдруг на глазах у него разом от ярости, стыда и бессилия выступили настоящие слезы. "И знаешь, что еще? - Он чихнул. Парни из Deuxiиme считают, что я специально отправился на бал, чтобы воткнуть булавку в де Брюнеля, самого лучшего и самого надежного из всех агентов, какие только были у нас здесь за всю историю!"

Он заревел вдруг в голос, этаким ослом, и слезы его неким фантастическим образом стали претворяться в смех; он утирал текущие по щекам ручьи и захлебывался рыданьями с хохотом пополам. Потом, во власти тех же пароксизмов, он выпал из кресла на пол, ежом, сипя и пыжась, свернулся на ковре; доплелся кое-как до обшитой панелями стены и принялся ритмично биться о нее головой, выкрикивая после каждого удара сквозь смех и слезы чудесное, великолепно многозначное слово - этакую summa отчаянья и муки: "Merde. Merde. Merde. Merde. Merde..."* [Дерьмо (фр.).]

"Помбаль, - не слишком уверенно позвал я, - ради Бога!"

"Пошел вон! - заревел он с пола. - Я ни за что не перестану, покуда ты не уберешься. Ну пожалуйста, уходи". Мне стало жаль его, и я ушел, напустил себе холодной воды в ванну и нежился там, покуда не услышал, как он достает из кладовки хлеб и масло. Он подошел к двери в ванную и осторожно постучал. "Ты здесь?" - спросил он. "Да". - "Тогда забудь все, что я тебе тут наговорил, - прокричал он через дверь. - Забудешь, а?"