Лоренс Даррелл - Жюстин (Александрийский квартет - 1)

Машина снова набрала скорость - они молчали - и понесла их сквозь пустыню к стальному переблеску звезд, и невидимый прибой окрасил горизонт угольно-черным. Нессим, ощущая рядом с собой присутствие странного сонного существа, поймал себя на мысли, приходящей вновь и вновь: "Слава Богу, я не гений - ибо гению не на кого положиться".

Иногда он украдкой смотрел на нее, пытаясь разглядеть ее получше и меня в ней. Был в ней особый шарм, обезоруживший его и встревоживший, как и меня когда-то. Странные чувства вызывала ее красота, она словно рождена была, чтобы стать объектом разрушения. Может быть, он вспомнил занятную историю, рассказанную Персуорденом, разыскавшим ее, как и Нессим, в том же затхлом кабаре; но только в тот конкретный вечер она сидела среди наемных танцовщиц и продавала перед каждым танцем билетики. Персуорден, как и обычно, был в глубоком и мрачном подпитии. Он пригласил ее на танец и, помолчав с минуту, обратился к ней величаво и печально: "Comment vous dйfendez-vous contre la solitude?"* [Как вы спасаетесь от одиночества? (фр.)] - спросил он. Мелисса подняла на него взгляд, прямой спокойный взгляд слишком опытной женщины, и ответила мягко: "Monsieur, je sois devenue la solitude mкme".* [Мсье, а что, если я и есть одиночество? (фр.)] Персуордена ответ ее настолько поразил, что он не только дал себе труд его запомнить, но и разыграл впоследствии перед друзьями всю сцену от начала и до конца, добавив от себя: "Я вдруг подумал: вот женщина, в которую можно влюбиться". Однако, насколько я знаю, прийти туда еще раз он так и не рискнул. Его книга продвигалась хорошо, и во внезапной вспышке интереса к случайной женщине он усмотрел знакомый трюк самой безалаберной части его натуры - лишь бы не работать. Он как раз писал в то время о любви и не желал ставить под удар свои свежие по этому поводу идеи. ("Я просто не могу влюбиться, - заставил он воскликнуть одного из персонажей, - ведь я принадлежу к древнейшему тайному обществу - Джокеров, Шутников!"; да, кстати, и еще где-то, рассуждая о собственной женитьбе, он написал: "Я заметил, что, вызывая в ком-то раздражение, я вызываю то же чувство и в себе; теперь я один, и мне некого доводить, кроме себя самого. Счастье!")

Жюстин все еще стояла надо мной и глядела мне в лицо, пока я прокручивал про себя картины одна отраднее другой. "Ты что-нибудь придумаешь, - повторила она хрипло. - Извинишься и не поедешь". Мне же согласие мое казалось предопределенным заранее и безусловно. "Как я могу отказаться? - спросил я. - И ты тоже не сможешь".

Они ехали сквозь теплое, недвижное пространство пустыни, Нессим и Мелисса, охваченные внезапным чувством взаимной симпатии, и молчали. Незадолго до поворота на Бург-эль-Араб он выключил мотор и дал машине тихо соскользнуть с трассы. "Пойдемте, - сказал он. - Я хочу показать вам Летний дворец Жюстин..."

Рука об руку они двинулись к домику в песках. Сторож спал, но у Нессима с собой был ключ. В комнатах пахло сыростью и запустением, однако в освещении недостатка не было - лунный свет, отразившись от белых песчаных дюн, свободно тек в комнаты через все окна сразу. Разжечь в камине огонь из веток кустарника было делом нескольких минут, он вынул из шкафа старую свою аббу, завернулся в нее, сел у огня и спросил: "Ну, Мелисса, а теперь скажите мне, кто вас ко мне подослал?" Он намеревался пошутить, но забыл улыбнуться - Мелисса залилась краской и прикусила губу. Так они и сидели, вдвоем, долго, отдавшись тихой радости огня и чувства сопричастности, лишенные надежды.

Жюстин загасила сигарету и, поднявшись с постели, принялась мерно вышагивать взад и вперед по ковру. Ей было страшно, и я видел, что лишь усилием воли она удерживается от едва ли не привычной бесконтрольной вспышки. "Я столько всего понаделала за свою жизнь, - сказала она, глядя в зеркало. - Разного, ведь я не ангел, да? Но я ничего не делала просто так, невнимательно, походя. Я ошибалась, да? Ошибалась?" Обращалась она не ко мне - к Нессиму. Куда проще приставать к любовнику с вопросами, предназначенными мужу. "Кстати, о покойниках, - добавила она через минуту. Мне всегда казалось, что мертвецы считают мертвыми нас. А себя вернувшимися домой, к живущим, после сей краткой и пустой экскурсии в псевдожизнь". За дверью завозился Хамид, и она в панике бросилась к одежде. "Значит, ты все равно поедешь, - сказала она печально. - И мне придется. Ты прав. Нам обоим придется ехать". Затем обернулась к зеркалу, чтобы довершить несложный туалет, и сказала: "Еще один седой волос", - внимательно вглядываясь в вынырнувшее ей навстречу злое и высокомерное лицо.