Ким Робинсон: Крученый мяч на Марсе

И по правде говоря, наши питчеры никуда не годились. Я любил этих парней, но они не могли выиграть ни одного очка, если вы отбивали их мячи. За каждую игру они отправляли в пробежку по десять-двадцать бьющих, а игры эти состояли из пяти иннингов. [11] Иннинг — игровой период, состоящий из двух частей: вначале одна команда играет в обороне, а другая — в нападении. Вернер, бывало, проследит, когда Томас упустит десятого нападающего, и с лёгкой душой сам берётся за дело, чтобы продуть ещё десяток очков.

Порой они проделывали это дважды, а мы с Грегором стоим себе, пока раннеры [12] Раннер — бывший бьющий, который, бросив биту, перебегает на базу. другой команды проходят мимо, как на параде или в очереди у зеленщика. А когда Вернер направляется к горке, я встаю рядом с Грегором и говорю:

— Знаешь, Грегор, ты мог бы вбрасывать лучше этих парней. У тебя хорошая рука.

А он с ужасом глянет на меня и забормочет:

— Нет, нет, нет, нет, это невозможно.

Но как-то раз во время разминки он отколол такой поистине подлый удар, что угодил мне в запястье. Потирая ушибленное место, я шагнул к нему.

— Ты видел, как этот мяч загнулся? — спросил я.

— Да, — ответил он, глядя в сторону. — Извини.

— Не извиняйся. Это называется крученый мяч, Грегор. Он может быть полезен. Ты в последний момент выгнул кисть, и мяч прошёл над ней — вот так, понимаешь? Ну-ка, попробуй ещё раз.

Так мы понемногу начали осваивать этот удар. В старших классах каких только бросков я не делал: и кручёные, и скользящие, и сплит-фингеры, и с перехватом. Я понимал, что большинство из этих ударов у Грегора получаются чисто случайно, но чтобы не смущать его, я просто продолжал отрабатывать у него кручёные. Я говорил ему:

— Просто брось мяч мне, как ты это сделал в первый раз.

— Я думал, ты не собирался тренировать нас, — сказал он.

— А я и не тренирую тебя! Просто брось, как в тот раз. А потом в игре бросай прямо. Как можно прямее.

Он поворчал немного на своём моравском, не глядя мне в глаза. Но проделал это. И некоторое время спустя выдавал уже добротные кручёные. Конечно, воздух на Марсе более разреженный, а значит, не требовалось большого усилия, чтобы подрезать мяч. Но я заметил, что на мячах в синюю крапинку швы были несколько рельефнее, чем на мячах с красными точками. Игроки пользовались и теми и другими, не видя между ними разницы. Но она была. Поэтому я взял это на заметку и продолжал работать с Грегором.

Тренировались мы подолгу. Я показал ему, как бросать с оттяжкой, решив, что возбуждение, которое в нем чувствовалось, свидетельствовало о том, что он понемногу раскрепощается. И к середине сезона он бросал этот крученый с оттяжкой. Мы никому об этом не говорили. Грегор просто неистовствовал с этим ударом, но загибался он у него здорово; удар получился и вправду слишком крутым, чтобы его можно было легко взять. Это помогало мне и на шортстопе. Хотя в конце концов в одной игре при счёте, как обычно, 20:0 бьющий отбил высокий мяч, и я рванул за ним. Ветер уносил мяч, а я нёсся вслед, пока, догнав его, не растянулся там между нашими перепуганными центровыми.

— Может быть, тебе лучше играть аутфилдером, — сказал Вернер.

Я возблагодарил господа.

Так что после этого случая я играл левым или правым центровым и всю игру то гонял катившиеся по полю мячи к изгороди, то отбрасывал их назад на шортстопера. Или, что было чаще, стоял там и наблюдал, как другая команда делает перебежки. Я по привычке что-то выкрикивал, пытаясь поболтать с другими, но потом заметил, что на Марсе никто не кричит во время игры. Как будто играют глухонемые. Так что мне пришлось бы обмениваться репликами с командой с расстояния двухсот метров от центра поля, выслушивая вдобавок критические судейские замечания. Мне было плохо видно площадку, но все же я делал своё дело лучше них, и они это тоже знали. Смех, да и только. Люди проходят мимо и говорят: «Эй, да это американец там».

Однажды после очередного проигрыша на своей площадке, кажется, со счётом 28:12 все пошли обедать, и один только Грегор остался, глядя куда-то вдаль.

— Ты собираешься идти? — спросил я его, показывая на других, но он покачал головой.

Грегор должен был идти домой и работать. Я и сам собирался вернуться на работу, поэтому пошёл вместе с ним в город, такой же длинный и узкий, как одно местечко у нас в Техасе. Я остановился перед его кооперативным жилищем. Это был большой дом со множеством маленьких квартирок. Я никогда не мог отличить на Марсе одно такое здание от другого. Грегор застыл, как фонарный столб, и я уже собирался уйти, когда вышла пожилая женщина и пригласила меня внутрь. Грегор говорил ей обо мне, сказала она на ломаном английском. Меня представили людям, сидевшим в кухне, в большинстве своём они оказались невероятно высокими. Грегора, судя по всему, ужасно смущало моё присутствие, поэтому я постарался как можно скорее уйти. Мужчина и женщина, похоже, были дед и бабка Грегора. Молоденькая девушка, примерно того же возраста, что и Грегор, окинула нас ястребиным взглядом. Грегор даже не посмотрел на неё.