Владимир Колин - Зубы Хроноса

Он снова замолчал, и по его молчанию — яснее, чем если бы он нанес мне пощечину — я понял, как он меня презирает. Когда наконец он заговорил снова, стало ясно, что его решение непоколебимо. Разумеется, в голосе его звучала ядовитая кротость.

— Надо было тебе остаться дома, Верной. Разгуливал бы по плантации и общался бы не с Нгалой, а с неграми, которые ловят каждое твое слово. Посвятил бы свое время линчеванию, а не изучению африканской культуры…

— Прощай, Джим! — бросил я ему и решительно пошел вперед. Я мог найти дорогу и сам и не обязан был жертвовать своей жизнью только потому, что он вдруг свихнулся. Вдруг… Я пожал плечами и, освещая себе путь карманны фонариком, углубился под отвратительную сень леса. По правде сказать, я лучше, чем кто бы то ни было, знал, что Джим не в своем уме — еще с тех пор, как с ним познакомился. Не случайно бедняга Чарли Браун, его отец, был самым бедным белым во всей Джорджии — один из тех бедолаг, что живут вместе с неграми, в состоянии пьянствовать с ними, жениться на негритянке и произвести на свет дюжину несчастных, которые проклянут их с первого своего шага в жизни. Правда, Чарли женился не на негритянке, а на некой Евдоре, которую привезли черт знает откуда, но оба они работали на плантациях плечо к плечу с неграми, как негры. И если бы я случайно не встретился с Джимом…

Как ни старался я идти быстрее, было просто невозможно продвигаться нормальным темпом под плотным навесом крон, поддерживаемых змеевидными сплетениями веток, между стволами, связанными сетями лиан, по безымянной чавкающей жидкости, которую я упрямо называл землей. Вокруг меня все шелестело и колыхалось, словно бы я двигался между стенками капканов, готовых в любой момент сорваться и бросить меня в объятия одного из тех чудовищ, которые, я это чувствовал, шныряли за плотной стеной растений, принюхиваясь ко мне и заранее облизываясь. Прибавьте ко всему этому, что уже совсем стемнело и что в глубине души я сомневался в своей способности ориентироваться, которая должна была указать мне, куда нужно идти, чтобы добраться наконец до этих проклятых развалин Нгалы. Человек, который подозревает, что он плутает — да еще ночью, в джунглях — далеко не уйдет.

Я всей душой проклинал Джима и прислушивался в надежде, что вот-вот сзади раздадутся его шаги. Но я знал и то, что целый легион чертей не заставит его сдвинуться с места, если он не изменит своего намерения и — что было еще хуже — целая армия злых духов, вместе с генералами, не выбьет мысли, зародившейся в его проклятой голове.

… Мне было тогда, наверное, лет восемь. Стояло лето, и я во весь дух мчался к зарослям акаций, где скрывался старый негр, гнавший виски в развалившейся избушке, когда-то построенной моим дедом Стюартом.

Все мы привыкли повторять, что старик там прячется, но это только так говорилось, потому что Якоб и не думал прятаться, и даже сам шериф Говард покупал у него виски — разумеется, через посредство дубины Джо, потому что не идти же было к Якобу самому шерифу… Я хочу сказать, что старик жил в избушке открыто и наверняка платил отцу что-то вроде квартплаты, деньгами или виски (скорее последним). Я немного побаивался Якоба, который был всегда пьян, но и радовался каждый раз, когда мне доводилось увидеть, как он выкатывает из-за ветвей акации бочонок с виски или несет ведро воды из речонки, протекавшей за его хижиной. Я и сегодня помню, с каким восторгом, затаив дыхание, смотрел я на него, потому что этот человек — как бы это сказать — «не существовал».

Наверное, я слышал, как мама жаловалась негру-проповеднику и проклинала его за то, что он «калечит мужчин, этих жалких бедолаг», и в моем детском воображении старик стал чем-то вроде дьявола, носящего — еще один знак богохульства! — имя святого Якова.

Только этот дьявол привлекал меня больше, чем все святые нашего пастора, и когда я видел, как он, раскачиваясь, бредет под зелеными кронами деревьев, черный как черт под белой шапкой волос святого, мне казалось, что я присутствую при неком таинстве — какой-то греховной службе.

Но что и в самом деле придавало его абсолютно светским занятиям характер богослужения, так это были обрывки «spirituals», которые он постоянно напевал себе под нос, так что имена библейских святых не сходили с его толстых синих губ. Сегодня я прекрасно понимаю, что старик и в самом деле веровал настолько простодушно и наивно, что не видел никакого противоречия между следованием святым заветам библии и тайным изготовлением алкоголя, но тогда мне казалось, что он исполняет какой-то темный ритуал, издеваясь над всем, что следовало считать святым. Может быть, теперь вам понятнее, почему я взирал на него со страхом, смешанным с отвращением и любопытством.